В Суоми
Шрифт:
— Расположиться на отдых! — приказал Инари.
Теперь, когда переход был завершен, он мог по-настоящему отдохнуть.
— Вместо Унха мой заместитель Легионер! — сказал он всем.
Чудесная девушка Хильда! Это она указала Инари отличный сеновал. Накрывшись медвежьими и оленьими шкурами, закопавшись в сено, там можно превосходно поспать. Хильда же помогла ему и устроиться на сеновале.
— Хильда, — сказал Инари, зарываясь в сено, — Хильда, ты должна быть моей женой.
— Ладно,
— Я очень устал, Хильда, — сказал он. — Мне хотелось бы натереть отмороженные пальцы спиртом; может быть, они отойдут… Ты мне тоже снилась.
Хильда спустилась с сеновала и побежала с кофейной чашечкой доставать денатурат.
Но он и в самом деле очень устал и поэтому заснул через несколько минут, так и не дождавшись возвращения Хильды.
В обозе везли большую бочку спирта, захваченную у аптекаря в Сала. Как испугался очкастый жирный фармацевт! Он запер на все засовы дверь и выкрикивал в форточку:
— Здесь все казенное, я не имею права никаких лекарств продавать без рецепта!
Пришлось взломать дверь. Взяли с собой вату, бинты, дюжину флаконов одеколона, мыло и бочонок с денатуратом.
— Пьяницы! — кричал толстый аптекарь. — Пьяницы, вы губите самих себя: его нельзя пить, он ядовит, — посмотрите на череп и кости!
Аптекаря отстранили, а забранное погрузили в сани.
— Это ваше имущество или казенное, господин аптекарь? — вежливо осведомился рыжий возчик.
— Да говорят же вам, что это казенное! — с проблесками надежды в голосе снова закричал аптекарь.
— Вот и отлично, что казенное: тогда нам это не будет стоить ни одной копейки, — улыбнулся рыжебородый и пояснил недоумевающему фармацевту: — За частное имущество мы платим по нормальной цене, казенное берем бесплатно.
И хлестнул по лошади, оставив растерянного аптекаря на крыльце.
Медикаменты принадлежали аптекарю, и объявил он их казенными, чтобы устрашить партизан.
Денатурат в дороге очень пригодился, и не одному лесорубу спас он пальцы, уши, нос. Сейчас бочонок поставили в избе, где расположились семейные люди с детьми. Спиртом распоряжалась вооруженная Айно.
— Подумай только, мой муженек подсыпался сейчас ко мне. Просит: «Отцеди мне кружечку горло прополоскать», — стала жаловаться она Хильде, вошедшей с кофейной чашечкой в руке. — И тебе нужен спирт? Ты же не обмороженная?! — изумилась она просьбе Хильды. — Как для мужа? Муж лежит? Пальцы на ногах отморожены? Представь себе, я никогда не думала, что ты, голубушка, замужем, — тараторила Айно, бережно отцеживая спирт и стараясь не уронить ни одной капли.
Хильда поднялась на сеновал и, осторожно ступая
Она наклонилась к нему и поцеловала глаза, на губах его скользнула и растаяла, как снежинка, еле приметная счастливая улыбка.
Хильда тихо рассмеялась.
Как бы ей ни хотелось разбудить сейчас Инари, она его не разбудит. Пусть спит. Он так устал.
Внизу, в избе, поместился почти весь арьергард — отряд Инари.
Вот сейчас выходят из освещенной комнаты Легионер и молодой лесоруб. Они видят, как Хильда по приставной лесенке спускается с сеновала, в волосах ее запуталась сенная труха и соломинки.
— Откуда ты идешь? С кем там у тебя наверху свидание? Кто там? — подшучивают Легионер и Молодой.
«Не скажу им, — думает Хильда, — Еще, чего доброго, разбудят они его, не дадут поспать вдоволь».
— Идем с нами на вечеринку, — говорит Хильде Молодой. — Здесь есть, конечно, девушки, но ты своя, и потом ты мне нравишься больше других. — И он хочет поцеловать Хильду.
— Танцевать я с тобой, может быть, и буду, только ты не целуй меня, — отстраняется от него Хильда.
— Ну, какой тогда интерес? — замечает Легионер.
И они втроем выходят на улицу.
Каллио выскакивает из комнаты и кричит вдогонку молодому лесорубу:
— У тебя винтовка не почищена!
— Вернусь, тогда и почищу.
— А отдыхать?
— Жизнь одна! — кричит парень.
Играет во дворе гармонь, и двери с улицы и из комнаты захлопываются, и тьма захватывает сеновал. Только морозный луч февральского месяца все-таки пробивает себе дорогу через полукруглое чердачное обледенелое оконце.
В деревне шумно и весело. Трещат разложенные вдоль улицы костры. У огня греют руки прохожие и люди, не попавшие на ночевку в помещение, — все переполнено сверх меры.
В большой избе, куда набились семейные из отряда и обоза, пахло пеленками.
Хелли жаловалась на сына возчика так смешно:
— Мама, он меня дразнит!
Мальчику было семь лет, кочевая жизнь ему, видимо, очень правилась.
— Все реки на свете замерзли, и никакие веники к нам на приплывали. Мы потому все идем, — говорит он, — что никто не хочет платить недоимок и ждать, чтобы ленсман все отнял. Вот.
А маленькая Нанни закутала свою ножку и укачивает ее и такт долетавшим издалека звукам гармони:
— Бай, бай, милая! Спи, спи, ноженька! На дворе темно.
— Да, на дворе давно темно, и спать, дети, давно пора, — улыбнулась Эльвира и стала укладывать девочку спать.
— Не знаешь, Эльвира, кто муж Хильды? — спросила Айно. — Любопытно бы узнать.
— Нет, не знаю, я не знаю даже Хильды. — И она взяла дочку на руки. — Спи.
За окном играла гармонь и радостно и тоскливо, как в тот памятный последний свой день отцовская четырехрядная…
— Спи, Нанни, мы уже большие…