В тайге стреляют
Шрифт:
...Однообразно шуршал сухой рассыпчатый снег. Нудно скрипели замерзшие торбаса. Казалось, чего бы бояться Назарке? Белые не тронут, красные — и подавно. Однако отделаться от чувства страха Назарка не мог и опасливо озирался по сторонам. Что, если в засаде удальцы из артомоновского или из только что подошедшего ярыгинского отряда? Нет, Павел их определенно предупредил... Интересно, откуда взялся в лесу след, большой и совсем свежий? Назарка кончиками пальцев ощупал его. Недавно из города человек уходил.
Круглую испятнанную луну будто приколотили
Чтобы хоть немного отвлечься от неприятного, холодящего грудь ожидания выстрела, Назарка начал усиленно перебирать в памяти события последних дней.
В Бордоне, на первый взгляд, никаких особых изменений не произошло. По-прежнему на колокольне маячил часовой. В тулупе с поднятым воротником он походил на ощипанную с боков копешку сена. Незряче взирал на мир остекленевшим глазом замороженный якут-ревкомовец.
Но уже через несколько минут Назарка убедился, что первое впечатление обмануло его. В Бордоне прибавилось народу и транспорта. В прошлый раз на подворье старика Мельчеса он насчитал девять саней, а теперь их было шестнадцать. И так возле каждой юрты. Белобандиты подтянулись, стали сдержанными и менее речистыми. В карты уже никто не играл. Все были заняты снаряжением патронов.
Прежде всего Назарка завернул к Мельчесу, но его не оказалось в юрте. Сказали, что старика отправили куда-то на лошади. Острый на слово Мельчес многое бы поведал о «гостях» Назарке. Он все видел своим не по-стариковски приметливым глазом и не очень-то благоволил к белым. Волей-неволей пришлось идти в большой дом с крашеными ставнями мимо замученного ревкомовца.
Павел встретил своего посланца радостно, похлопал ладонью по спине, обнял за плечо и повел в знакомую боковушку.
Через минуту на грязном столе появилось горячее конское мясо, усыпанное аппетитными блестками жира, хан — отваренная кровяная колбаса, наколотый мелкими кусочками хаях. Что и говорить, беляки питались не в пример красноармейцам.
В боковушке на лавке у печи, где спал в прошлый раз Назарка, лежал Станов. Рука его безжизненно отвисла. Скрюченные пальцы касались заплеванного пола.
Проголодавшийся Назарка навалился на еду. Павел ни о чем пока не расспрашивал, словно заранее был оповещен о его похождениях. Тойон достал с полки баклажку со спиртом, плеснул изрядную порцию в стакан, разбавил водой.
— Ну как, повидал Макара Ивановича? — спросил Павел, когда Назарка, насытившись, занялся чайком.
— Нет, Байбал!
— Не-ет!?.. Ну-ка выкладывай, что там разнюхал!.. Вон оно что! — выслушав Назарку, заметил Павел. Он задумался, покачивая в зубах трубку. — Теперь ясно, почему молчал... А кто-то сболтнул, будто он давно уже из города задал стрекача. Вот и верь людям! Быть того не могло!.. Поручик, не пора ли подниматься? Вечереет уже.
Поручик
«Дисциплина», — вспомнил Назарка одно из многих слов, которое узнал за это время. Он прилег на скамью, хранившую еще тепло павловского помощника, и мгновенно уснул. Большой, испепеляющей злости на Павла не было. Назарка осознал, что делает нужное и важное дело для своих новых друзей. Это вселило уверенность и спокойствие, притупило, отодвинуло на задний план иные чувства и желания.
— Назарка! Приятель мой! — похохатывая, разбудил его Павел. — Опять пойдешь в город к Макару Ивановичу, к дружку моему!
— А потом опять сюда! — сердито перебил его Назарка и зевнул, перекосив рот. — Купец шибко недовольный. Зачем, говорит, по наслегам таскаешься? Сейчас плохое время! Не велел мне ходить, на работу обратно взял.
— Не грусти и не трусь! — улыбнулся Павел и обслюнявил Назаркину щеку. Он был изрядно навеселе. — Теперь сиди в своем городе, ровно бурундук в норке. Мы сами скоро пожалуем к вам. Всей оравой нагрянем. Пир знатный закатим!
— Когда ждать-то?
— Ишь какой прыткий! Много станешь знать — быстро состаришься. Русские так считают. — Павел пребывал в явно приподнятом, благодушном настроении. — Когда придем, тогда и будете встречать. Как положено — с крестным ходом, с колокольным звоном... Не слушай хозяйку, всяко прорвись к Макару Ивановичу. Передай ему: пусть ждет гостя. Важный гость будет — русский. Издалека к нам пробрался... Вообще-то дурак твой Макар Иванович, сколько лет у нас прожил, а по-якутски не научился... Тот гость и мое письмо передаст.
...До города оставалось не так уж далеко. Возница остановил вспотевшего коня, снял с убаюканного равномерным покачиванием парнишки тулуп и помог ему встать. Потоптавшись, Назарка молча полез через придорожный сугроб. В складки штанов под коленками набился снег. На ходу он уплотнялся, размякал от человеческого тепла и превращался в ледяные валики, которые давили, мешали шагать...
И вот уже Назарка, боясь невзначай наступить на чью-нибудь руку или ногу, пробирается между похрапывающими красноармейцами. После свежести леса в комнате казалось невероятно душно. Воздух густой, спертый. Окна сплошь запотели. Капельки воды вычерчивали по стеклу кривые бороздки. От плиты, заваленной портянками, остро наносило потом. Тускло светила закоптившаяся лампа.
Тепляков спал на своем обычном месте, на скамье между печкой и стеной. Полушубок сполз с него на пол. Голова запрокинулась, и кадык угольником выпирал вперед.
— Дядя Гоша! — легонько потряс его Назарка за плечо.
Тепляков открыл глаза, рывком сел и непонимающе уставился на своего воспитанника. Заледенелая одежда на Назарке еще не отошла и, будто легким дымком, была окутана паром. От нее наносило бодрящим холодком.
— Дядя Гоша, это я, Назарка! Пришел! Пришел! — радостным шепотом поведал он, опускаясь на колени перед скамьей, снял шапку и вытер ею лоб.