В тени богов. Императоры в мировой истории
Шрифт:
В 1577 году Акбар открыл при своем дворе в Фатехпур-Сикри молитвенный дом, где руководил дискуссиями между представителями разных ветвей исламского вероучения, а также между брахманами, христианскими монахами-иезуитами, зороастрийцами и джайнистами. История редко видела дебаты такой глубины при других императорских дворах. Джахангир вспоминает, что “отец часто дискутировал с мудрецами из всех религий и сект, особенно с брахманами и учеными мужами Индии… он столько времени проводил с мудрецами и учеными мужами, что никто при взгляде на него не мог сказать, что он не владел грамотой. Он так хорошо понимал все тонкости поэзии и прозы, что нельзя и представить, чтобы кто-то разбирался в них лучше”. Иезуитский монах отец Монсеррат, который присутствовал на этих дебатах, счел падишаха весьма эрудированным и осведомленным в вопросах веры. Со временем, однако, иезуиты, как и мусульмане, стали осуждать Акбара, который отвергал монотеистический догматизм в пользу эклектичной духовности, сочетающей в себе элементы всех великих религий10.
Личные скитания Акбара в поисках Бога оказали огромное влияние на религиозную политику и идеологию его режима. Могольская политика тоже адаптировалась к реалиям управления страной,
Официальная идеология также вобрала в себя некоторые элементы иранской и индийской священной монархии, в которой правитель отождествлялся с солнцем, светом и фарром, то есть практически сверхчеловеческой харизмой, полученной прямо от Бога. Кроме того, важную роль в имперской идеологии играла астрология. В тот период широко была распространена вера в то, что на языке звезд Небеса рассказывают, что ждет человечество. Как мы видели, в это свято верил габсбургский император Рудольф II, современник Акбара. Этого не отрицал даже Филипп II, который отличался весьма традиционными взглядами. В мусульманском мире астрологию изучали даже более систематически, чем в христианском. Иранская астрологическая традиция особенно подчеркивала огромное значение событий, происходящих на Земле при соединении Сатурна и Юпитера. Именно в свете этих широко распространенных астрологических верований Акбара провозгласили “Повелителем соединения” и зачинателем новой эры в истории человечества. Подобными титулами придворные астрологи наделяли сефевидского шаха Исмаила и османских султанов Селима I и Сулеймана I11.
Внук Акбара Шах-Джахан и особенно его правнук Аурангзеб смягчили идеологию священной монархии, которую насаждал Акбар, и вовсе отказались от некоторых ее элементов. В частности, это касалось случаев, когда она слишком сильно нарушала исламские нормы. Но память об Акбаре довлела над династией до самого ее краха и глубоко проникла даже в деревенский фольклор. Между тем более светские элементы режима Акбара сохранились до упадка Великих Моголов в начале XVIII века.
Самым очевидным примером этого была колоссальная территориальная экспансия под властью Акбара. В период его правления власть Моголов на Индо-Гангской равнине, которая представляла собой сердце империи, была консолидирована и укреплена. Были завоеваны богатые провинции Бенгалия и Гуджарат, а также стратегически важный Раджастан. Ключевую роль в расширении империи играла, разумеется, военная мощь. Могольская военная машина продемонстрировала впечатляющую адаптируемость и умение побеждать, хотя и вела войну на незнакомом ландшафте бенгальских джунглей, рек и болот. Для этого Моголам пришлось создать свой флот и освоить тактику и логистику десантных операций, что было совершенно в новинку и могольским солдатам, и их полководцам. К 1570-м годам могольская армия так разрослась и завоевала такую репутацию, что противники часто отказывались встречаться с ней на поле боя и либо скрывались в крепостях, либо предпочитали партизанскую войну.
Эти тактики замедляли продвижение могольской армии, однако не останавливали ее. Индийские крепости порой оказывались серьезным препятствием: они занимали огромную площадь, были обнесены невероятно толстыми стенами и располагались в холмистой и труднодоступной местности. Такими были, например, гигантские Читтор и Рантамбор, которые удерживало семейство Сисодия, самый грозный и непримиримый противник Акбара из раджпутских князей. В 1568 году при Читторе Акбар “прорубил огромные траншеи в горе, на которой стоял город, чтобы разместить там грандиозные осадные орудия и стрелять из них с короткой дистанции”. Когда защитники крепости отказались сдаваться даже после разрушения стен, город пришлось брать штурмом ценой огромных потерь для захватчиков. В отместку за это и в качестве назидания остальным Акбар приказал истребить весь гарнизон. Это сработало. Когда на следующий год пали стены Рантамбора, гарнизон крепости быстро сдался, чтобы избежать такой же участи12.
Хотя изредка Акбар и прибегал к террору ради достижения собственных целей, гораздо чаще он использовал в качестве средства давления свою военную мощь. Правители и элиты, которые сдавались, не оказывая отчаянного сопротивления, встраивались в могольскую систему и по большей части сохраняли свою власть на местах. Особенно успешно эта политика применялась к раджпутским (то есть индийским) князьям Раджастана. Включив их в могольскую элиту, Моголы получили контроль над дорогами, которые связывали Индо-Гангскую равнину с портами и торговым богатством Гуджарата. На службе у Моголов оказалась лучшая индийская кавалерия. Многие десятки лет раджпуты составляли большую долю правящей имперской элиты. Их воинственный дух и культ безграничной преданности господину
Как обычно бывает в империях, характер и роли имперской знати были тесно взаимосвязаны с тем, как отчуждались и перераспределялись излишки сельскохозяйственного производства, имевшиеся у крестьян. В центральной части империи Великие Моголы предпочитали поддерживать эффективную и умеренную систему налогообложения сельского хозяйства, основанную на регулярных обмерах земельных наделов. За пределами Индо-Гангской равнины налоги зачастую становились фиксированными, поскольку регулярно проводить обмеры в этих регионах администрация была не в силах. На периферии под налогами понималась периодическая уплата дани. Вне зависимости от региональной специфики в имперскую казну отовсюду поступали огромные средства. Они частично расходовались на поддержку элиты, содержание императорских военных подразделений (гвардии, артиллерии и ключевых гарнизонов) и финансирование административной системы. Большая же часть доходов перераспределялась между имперской знатью (мансабдарами), главным образом в обмен на набор, оплату и организацию подавляющего большинства имперских вооруженных сил. Представители аристократии не только командовали своими армиями в походах, но и обязательно служили на государственных постах и обеспечивали собственные домохозяйства. Доходы (джагир) распределялись в соответствии с рангом представителей знати. Верная служба приносила повышение в ранге и увеличение джагира.
В некоторой мере монгольскую знать можно считать аристократией. Ее менталитет и ценности были во многом сходны с менталитетом и ценностями наследственных военных аристократических элит. Тем не менее это была служилая элита, а не наследственная аристократия, характерная для европейской модели. Повышение (и реже понижение) в ранге зависело исключительно от падишаха. Джагир не принадлежал его владельцу, а выделялся ему лишь на несколько лет. Передавать его по наследству могли лишь раджпуты. Существовали особые правила периодического переноса джагиров из одного региона в другой, благодаря чему в стране формировалась поистине имперская элита, а представители знати не пускали глубокие корни на местах. После смерти дворянина большая часть его богатства отходила падишаху, который великодушно возвращал некоторую его долю семье покойного. Сын держателя джагира, как правило, поступал на имперскую службу, но сначала его ранг был ниже, а джагир меньше, чем у отца. Пока в самом конце XVII века эта система не начала разрушаться, любому дворянину, который хотел со временем сравниться с отцом по богатству и рангу, приходилось верой и правдой служить падишаху. Могольская знать не имела ни глубоких корней в индийском обществе, ни богатой родословной, и потому ее в лучшем случае можно считать лишь зарождающейся наследственной аристократией. Только гораздо позже, уже находясь под покровительством британцев, некоторые знатные могольские семьи стали полноценными наследственными аристократами. Как и большинство империй, Британская империя в Индии отчасти опиралась на союз с местной знатью. В британском случае этот союз был естественным и соответствовал ситуации в Британии, чья аристократия в XVIII и XIX веках стала самой богатой, влиятельной и уважаемой правящей элитой в Европе14.
Могольская система давала падишаху больший контроль над гораздо большей территорией, чем любому другому правителю в индийской истории. Тем не менее, рассуждая о могольской системе правления, следует с осторожностью применять такие термины, как “автократия” и “централизация”. Могольская империя была огромна, и на значительной части ее территорий власть монарха оказывалась едва заметна. Хотя падишах довольно хорошо контролировал центральную и густонаселенную Индо-Гангскую равнину, существенная часть его империи была покрыта лесами, горами, холмами и джунглями. Голландский путешественник заметил, что падишаха “следует считать лишь царем равнин и свободных дорог”. Кроме того, почти пять миллионов подданных Акбара имели личное оружие, зачастую мушкеты. Большинство из этих людей были крестьянами, которые находили сезонную работу на грандиозном индийском рынке военного труда. Следовательно, население могло в любой момент выступить против правительства с оружием в руках. Дополнительным ограничением для падишаха было то, что на местном уровне власть принадлежала землевладельцам (заминдарам). Нигде, кроме Раджастана (где жили раджпуты), они, как правило, не входили в состав администрации и не делились своими доходами с имперской знатью, к которой не были лояльны. Под властью Моголов у заминдаров не было другого выбора, кроме как передавать часть сельскохозяйственных излишков имперскому правительству, и все же многие из них поступали так, лишь пока власть оставалась реальной и видимой. Это было одной из причин, по которым падишах периодически совершал большие поездки по своим владениям в сопровождении своего роскошного двора и многотысячного войска15.
Сравнения с другими империями проливают свет на границы могольской власти. В отличие от римских элит, индийские заминдары, за исключением раджпутов, не отождествляли себя с империей и имперской цивилизацией. Пока в XIX веке британцы не создали в Индии институт государственной службы, в Индии не было эквивалента железной хватке китайского конфуцианского административного аппарата. К XVI веку конфуцианская идеология имперского единства существовала целых две тысячи лет, и значительную часть этого периода в стране господствовала империя. На заре раннего Нового времени китайская система государственных экзаменов привязала всю провинциальную элиту к универсальным имперским ценностям и установкам конфуцианской бюрократии. Индия отличалась и от Европы раннего Нового времени, где класс наследственных землевладельцев обычно стоял ближе к монархии. Наиболее тесной их связь была в таких странах, как Россия и Пруссия, где землевладельцы в большинстве своем хотя бы некоторое время служили офицерами в царских армиях. Акбар преуспел в строительстве могольской системы правления. Но одному правителю и одному режиму не под силу было создать глубоко укорененные институты и ценности, которые возникли за столетия политической, культурной и социальной эволюции в других регионах мира.