В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III

Бестужева-Лада Светлана Игоревна

И не просто попросил, а — через Николая Васильевича Карамзина, супругу которого юный лицеист обожал до немоты, до остановки сердца, до самозабвения. Катерина Андреевна, пленившая самого императора, была недосягаема для всех — и от того еще более желанна. Она слышала просьбу старого поэта к юному, как мог он отказаться?

Он должен был написать — и написал. Не за два часа, а всего за час, только чтобы увидеть изумление и восхищение в любимых серых глазах. И он их увидел, хотя стихи — и сам Пушкин это понимал — были откровенно слабы и повторны. Так мог написать каждый. Но никто не мог написать так за один

час.

И еще новоиспеченная принцесса Оранская никогда не узнала, что одни золотые часы Пушкин потерял тут же, через полчаса после получения, а вторыми не дорожил вовсе, так что и они вскоре разделили участь первых. Велика важность — императорский подарок! Он помнил только, какпосмотрела на него Катерина Андреевна, когда он прочел эти стихи впервые. И этого было достаточно…

Екатерина Павловна уже не застала ни праздника в Павловске, ни чтение торжественной оды, ни заочного награждения юного поэта. Она и фамилию-то Пушкина услышала только тогда, когда сестра, уже из Голландии, переслала ей оду. Стихи вслух читала ей верная Мария, а наследная принцесса Вюртембергская, не в пример остальным с вои родственникам отменно знавшая русский язык, только болезненно морщилась.

— Похоже, эпоха Державина никогда не закончится. Да и техника стихосложения… оставляет желать лучшего. Мой бедный покойный Георг писал гораздо лучше.

— Ваше королевское высочество, — спокойно ответила Мария, — принц Георг, упокой Господи его душу, писал по-немецки. А этот юный лицеист со временем еще станет выдающимся поэтом… когда перестанет писать оды по заказу.

— Но за них платят!

— Вот именно. Богатым людям довольно трудно понять мотивы, которые движут бедными.

Екатерина Павловна умолкла, глубоко о чем-то задумавшись. Потом произнесла:

— Какое счастье, что я могу обеспечить своих детей. Мои сыновья никогда не будут ни в чем нуждаться.

Действительно, перед отъездом с мужем из Петербурга Екатерина Павловна занялась распределением между сыновьями отцовского наследства. Она выделила им гораздо больше, чем требовал закон: значительную часть своего богатого приданого и солидный капитал. Она хотела, чтобы у обоих принцев Ольденбургских состояние было большим, чем у их матери.

Принц Вильгельм поддерживал жену в этом ее решении, а также в том, чтобы сыновья последовали за матерью в Штутгарт. Маленькие принцы (Александру было шесть лет, а Петру шел четвертый год) должны были воспитываться под наблюдением матери, в обстановке лютеранского королевства.

Пришлось, правда, выдержать очередной неприятный разговор со вдовствующей императрицей. Та настаивала, чтобы ее внуки жили с ней в Царском Селе, приняли православие и получили бы образование, подобающее великим князьям.

— Сыновей моей дорогой Мари я не вижу, они слишком далеко и у них есть родной отец. У Александра и Константина нет детей, а дети бедной покойной Елены для меня навсегда потеряны, — говорила Мария Федоровна, прижимая к глазам надушенный кружевной платок.

— Я уверена, дорогая матушка, что когда женится брат Николай, он подарит вам много внуков, близких вашему величеству и по крови, и по вере.

— А если у него не будет детей, как у бедного Александра?

— Но ведь у вас есть еще один сын — Михаил.

— Он слишком молод!

— Молодость,

маменька, это тот недостаток, который с годами проходит, — иронически усмехнулась Екатерина Павловна. — Вы в свое время не пожелали расстаться с сыновьями, отказавшись отдать их в лицей. Почему вы думаете, что я захочу расстаться со своими?

— Ты всегда думала только о себе, Като! Мои просьбы никогда ничего для тебя не значили.

— Так же, как и мои для вас, дорогая маменька. Я не забыла, как «своевременно» вы дали согласие на мой брак с князем Долгоруким. Он об этом даже не успел узнать.

— Это был бы чудовищный мезальянс!

— И поэтому вы приказали убить князя, не так ли?

Вопрос вырвался у Екатерины Павловны неожиданно для нее самой. И столь же неожиданной была реакция на него вдовствующей императрицы. Она перестала всхлипывать, отбросила платок и процедила сквозь сжатые зубы:

— Кто передал тебе эту чудовищную сплетню?

— Сплетню, маменька? Вы хотели сказать — известие, не правда ли? Князь был убит по вашему приказу, теперь я в этом не сомневаюсь.

Мария Федоровна уже взяла себя в руки и приняла надменно-отстраненный вид.

— Я не желаю даже говорить на эту тему.

— Тогда поговорим о странной смерти батюшки, — почти шепотом сказала Екатерина Павловна. — Тоже не желаете? А о смерти моего несчастного первого супруга, который не сделал вам ничего плохого, вы тоже не хотите говорить?

— Александр хотел сделать его наследником престола! — воскликнула Мария Федоровна и тут же осеклась.

— Я предполагала это, — медленно сказала Екатерина Павловна, вставая с кресла. — И именно поэтому не хочу больше оставаться при дворе, где смерть ходит рядом с каждым неугодным вашему величеству человеком. Сыновей я вам тем более не оставлю. Они сохранят лютеранскую веру, а значит, сохранят и жизнь, поскольку не будут иметь никаких, даже формальных прав на этот проклятый престол. А я его тем более не желаю.

Екатерина Павловна сделала перед матерью глубокий реверанс и быстро вышла из комнаты. Она уже сожалела о том, что коснулась столь опасных тем, и желала только одного: как можно быстрее покинуть Россию.

В середине марта новобрачные выехали из Петербурга, проехали Варшаву, Берлин и через месяц прибыли в Штутгарт. Их здесь уже ждали. Для молодоженов поначалу был приготовлен дворец, расположенный напротив старого герцогского, теперь уже королевского дворца. Вопреки всему тому, что слышала о своем свекре Екатерина Павловна, король принял их весьма радушно. Чего нельзя было сказать о его супруге, Шарлотте Английской, чисто британская сдержанность которой с годами обернулась невыносимой надменностью.

Между тем из России приходили транспорты с приданым, богатство и изящная роскошь которого приводили всех в удивление. Оно было выставлено для всеобщего обозрения в помещениях дворца. Такого в бедном Вюртемберге, с его простотой быта, еще не видели. Не видела ничего подобного даже королева Шарлотта, и подобное зрелище, естественно, не улучшило ее отношения к невестке.

— Она напоминает мне ее мать, старую королеву Шарлотту, — жаловалась Екатерина Павловна Марии. — Такая же желтая, высохшая и напыщенная. Бог свидетель, я бы предпочла иметь свекровью кого-нибудь вроде принцессы Уэльской. С ней хотя бы не скучно.