В тихом омуте...
Шрифт:
Все происходящее казалось мне плохо отрепетированной сценой из какого-то третьесортного мистического боевика. Но, возможно, дело было во мне самой – я так и не избавилась от прошлой жизни, она притягивала как магнит. Или скорее всего это именно я притягивала ее, она подбрасывала мне людей, уже существовавших в моем воображении и в моей памяти; она хотела посмотреть, как я буду вести себя в этих почти фантастических ситуациях – сначала Фарик, которого я убила, теперь этот парень – пули были выпущены друг за другом и легли одна в одну…
Рассеянно
Либо одно, либо другое: если это действительно случайность, дурацкая случайность, целый выводок их пришел вместе с Евой; но если это случайность – у меня есть возможность для маневра, я уже даже начала осуществлять его… Если же все это спланировано – тогда, сколько бы я ни билась, мне не вырваться.
Вариантов два, и оба были предельно ясны.
– Ну что? – спросил он, веселым голосом выводя меня из задумчивости. – Счет?
И, не дожидаясь ответа, повернул голову в сторону околачивающегося у стойки официанта.
И я впервые увидела его в профиль – неожиданно в том же ракурсе и в том же освещении, что и несколько месяцев назад. Тот самый профиль убийцы. Профиль, который разрушил мою жизнь, заставил перестать быть собой, убил моих друзей . И я вдруг почувствовала к этому человеку такую холодную расчетливую ненависть, что мне стало решительно наплевать, для чего он подсел ко мне – для того, чтобы подснять понравившуюся телку, или убить ту, которую раньше убить не удалось.
До парома, до свободы, до другой – собачьей, безголосой, но безопасной жизни оставались сутки, и я еще успею – или умереть, или отомстить ему. Это чувство – чувство близкой расплаты – опьянило меня и острой иглой сшило обрывки моей прошлой и настоящей жизни.
– Идем, – сказал мне самоуверенный сопляк и протянул руку. Я сжала ее – обыкновенная твердая ладонь, ничего особенного – но, может быть, это была та рука, которая убила Нимотси и Веньку.
…На улице он взял машину, назвал шоферу адрес – улицу, о наличии которой я даже не подозревала, что-то связанное с полузабытой революционной историей, – и прямо в салоне приступил к делу, покровительственно обнял меня за плечи.
– Резво начинаешь, – сказала я, впрочем, без осуждения.
Он засмеялся и обратился к шоферу, пялившемуся на нас в зеркало:
– Хорошая
Он как будто призывал в свидетели, он призвал бы в свидетели кого угодно, я знала эти повадки насмотревшихся кино дурачков, они всегда хотят быть похожими на типов в шляпах, которые поливают жертвы автоматным свинцом на заброшенных судостроительных верфях, в амбарах и на нефтеперегонных заводах.
Шофер неопределенно хмыкнул, не поддержав реплику, – ему нравилось совсем другое кино; резво взял с места, и старенький “жигуленок” затрусил по раздолбанным улицам.
– У тебя удивительное лицо, – шепнул мне Влас на ухо, – ты такая красивая… Я чувствую, что меня поджидает большой сюрприз.
"Это точно”, – подумала я про себя.
– Ты такая красивая…
– Ты забыл добавить “детка”, – насмешливо сказала я.
– Детка. Удивительное лицо. Как будто что-то проступает в нем, что-то такое…
– Ты говоришь, как сентиментальный сутенер.
– Ловлю тебя на слове. Я не сутенер и даже не буду платить тебе, если это тебя обижает.
– Ты не сутенер, я не проститутка, разве у нас может что-нибудь получиться?
– Я уверен.
– Ну, а кто ты? – спросила я, хотя очень хорошо знала, кто он: Нимотси в луже крови, Венька на запущенном пыльном газоне. – Мы даже и не познакомились толком.
– Скажем так, – Влас поднял указательный палец и коснулся им кончика моего носа, слегка надавил, – у меня маленький бизнес. Маленький, но весьма прибыльный. Остальное не должно тебя волновать.
…Мы отпустили машину в районе новостроек, у шестнадцатиэтажной башни, стоявшей в окружении таких же одинаковых домов: здесь и слыхом не слыхали об архитектурных излишествах старого петербургского стиля.
В соседнем ларьке Влас прихватил джентльменский набор плейбоя: шампанское, коробку конфет, какие-то фрукты, все то, что соответствовало его представлениям об интимном ужине при свечах. Я не стала разубеждать, ограничившись ироничным похмыкиванием.
Пока мы поднимались наверх – на двенадцатый или тринадцатый этаж, я так и не запомнила, – Влас был паинькой, рук не распускал, хотя и находился в опасной близости от меня. И именно в тесной клетушке лифта я вдруг почувствовала, что не знаю, что делать, – решительность покинула меня. Чтобы хоть как-то взять себя в руки, я снова нашла этот ракурс – четкий профиль, подбородок, убийца моих друзей, гнуснейший тип.
– Что-то ты перестал проявлять активность, – подстегнула его я.
– Берегу силы.
На лестничной клетке, перед обитой дерматином стандартной дверью, он несколько минут возился с ключами.
– Прошу!
…Маленькая двухкомнатная квартира поразила меня безликостью обстановки – она не была обжита, плохонький номер провинциальной гостиницы; тяжелые шторы на окнах плотно закрыты, старая тахта, стол, два стула, облупленный шифоньер. Самая приличная вещь – видеодвойка на тумбочке в углу.