В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
Рука убийцы вырвала из наших рядов самого верного, самого стойкого бойца... Подлый удар в спину... В ответ на ужасающее преступление, мы - коммунисты только теснее сплотим наши ряды и воздадим кровавым буржуазно-фашистским палачам стократ. Никто из поднявших руку на нашего верного товарища - Андре Марти - не уйдёт от заслуженного возмездия. Стальной кулак пролетариата поднимется и прихлопнет шайку грязных преступников, наёмных убийц на службе реакции...
Газета "
Contre le Courant
", 11 января 1937
...Марти
Мы - коммунисты - всегда были и остаемся последовательными противниками индивидуального террора. Тем более возмутительными представляются попытки руководства КПФ и КПИ обвинить в убийстве товарища Андре Марти оппозицию...
...забывать и о том, какого рода деятельностью занимался в Испании посланец Коминтерна. Волна жестоких репрессий, обрушившихся на бойцов и командиров интербригад, сопоставима разве что с теми преступлениями, которые творит в настоящее время Сталинская клика в СССР. Московские процессы с очевидностью показали...
"
Собаке собачья смерть!
" - листовка ПОУМ, распространенная в Барселоне 12 января 1937
... нет и не будет прощения убийцам и предателям коммунистических идеалов. Кровь мучеников не стереть газетными статьями и не прикрыть фиговым листком революционной риторики. Андре Марти был революционером, когда поднимал восстание на крейсере "Жан Барт", он стал "Мясником Альбасете", когда отдавал приказы о расстреле интернационалистов, прибывших в Испанию, чтобы бороться с фашизмом!
2
. Майкл Мэтью Гринвуд, Фиона Таммел. Турин, Королевство Италия, 8 января 1937 года
От проявления ярко выраженных
мужских
реакций на новость о гибели "кузины Кисси" Степана спасло только постоянное присутствие Фионы. В опасной - или, напротив, желанной, хотя одно и не противоречило другому - близости от его "внутреннего пространства". В гостиничном номере, такси, салоне самолёта до Парижа, в купе курьерского поезда, на котором они прибыли в Турин - везде она находилась настолько близко, что для одиночества не оставалось ни места, ни паузы. Точно так же не оставалось ни единой возможности отпустить на волю эмоции, вызванные острым чувством потери близкого человека...
"Друга..."
Их ведь пятеро. То есть, было пятеро. Разных... очень разных, но это-то и замечательно, как понял вдруг Степан. Каждый - личность, а может быть - и не одна. Срастались-то со своими реципиентами все по-разному. Но вместе получилось явно больше, нежели простая сумма частей.
"И девчонки очень удачно вписались в нашу старую во всех смыслах компанию..."
То есть, конечно, Ольга немножко выбивалась... Это все чувствовали, ну, кроме, разве что, влюбленного по уши Олега.
"Немножко выбивалась...
– повторил он мысленно и мысленно же покачал головой. Как же! "Немножко!"
Ольга - если, разумеется, это все еще была Ольга - вела себя временами как последняя стерва...
"Последняя? А вот это не про неё. Скорее - первая. Первая и единственная. На меньшее она не согласилась
И не поймёшь сразу - на счастье ли, на беду, но ежеминутная необходимость держать себя "в узде", скрывая огромное, не поддающееся осмыслению горе, смешалась для Матвеева с "впечатлениями" поездки, с мыслями о будущей операции, и конечно же с душевным трепетом от близости любимой женщины. Получившийся "коктейль" иногда пугал его, "расслаиваясь" в самый неподходящий момент. И помочь Степану не мог никто. Даже внутренний голос, по обыкновению ехидно-ироничный, кажется, тоже "взял отпуск" и сгинул в недрах подсознания. Приходилось надеяться только на свои силы - и откуда только они брались!
"Известно откуда... От одного очень милого и весьма непосредственного чуда, любимого и влюблённого. Так и тяну, как упырь, прости господи!"
Но всему есть предел. В том числе и душевным силам. Практически, с самого начала их пребывания в Турине, Степан несколько раз ловил на себе непонимающий, и даже испуганный взгляд Фионы, вызванный его странным поведением. На улице, в ресторане, в очередном соборе - "накатить" могло где угодно, в любой момент. И, разумеется, Фиона просто не могла не заметить его "отлучек", и реагировала соответственно. Да и как еще прикажете смотреть на человека - пусть любимого, самого лучшего - и прочая, и прочая, и прочая...
– когда он вдруг прерывает разговор, "стирает" с лица улыбку и сидит, уставившись в одну точку. Пять минут, десять, двадцать. Будто проваливаясь внутрь себя, не реагируя ни на что, страшный и страшно чужой в своей "потусторонности".
К счастью, "зависал" Матвеев не так часто, и на недоумённые взгляды девушки вовремя - или почти вовремя - отвечал обезоруживающей улыбкой. Чего проще - накрыть своей ладонью узкую и прохладную кисть Фионы, правую - с небольшим шрамом у основания большого пальца, слегка сжать, будто извиняясь, и...
"Муза, будь она неладна!
– сказал он однажды с "извиняющейся" улыбкой.
– Приходит незваной, приносит вдохновение... Надеюсь, ты не будешь ревновать меня к музе? Иначе мне придётся заняться чем-то другим. Стать бухгалтером, например, или автобусным кондуктором. Уж их-то точно вдохновение не посещает, более того - оно им категорически противопоказано!"
Фиона рассмеялась в ответ - искреннее и с удовольствием. Она любила слушать Майкла, щедро пересыпавшего свою речь оригинальными каламбурами, меткими замечаниями, свежими шутками, наконец. Иногда, впрочем, балансировавшими на самой грани приличий, но оттого и более острыми, пряными.
"Piquantly", - подумала она и отчего-то покраснела.
"Эх, девочка... если бы ты знала, сколько лет потребовалось человечеству, чтобы придумать то, чем я так щедро разбрасываюсь..." - подумал Матвеев.
По правде сказать, не все bons mots Степана были "заёмными", кое-что действительно рождалось экспромтом, однако, и не всё "родившееся" могло быть поведано "городу и миру". Кое о чем следовало помолчать даже в присутствии Фионы. Или, напротив, именно в ее присутствии...
***
Спустившись в гостиничный ресторан к завтраку один, - Фиона почувствовала лёгкое недомогание, естественное и периодически возникающее у всех женщин, и наотрез отказалась выходить из номера - Матвеев, как обычно, попросил свежие газеты... Ну, или