В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
Взаимной любви.
Не секрет, что одно и то же занятие может стать в людских глазах и грехом и добродетелью. "Всё зависит от условных и весьма зыбких рамок общественной морали" - здесь Фиона полностью соглашалась с точкой зрения Майкла, однажды озвученной в ответ на её сомнения. Но от себя уточняла:
"И от того, как ты сам воспринимаешь происходящее".
Она воспринимала с восторгом и благодарностью.
Мысли о Майкле успокаивали, вызывали волну нежного тепла, и, казалось, даже боль перед ними отступала. За плавным течением мыслей
Из забытья её вырвал гудок клаксона какого-то автомобиля под окнами. Недовольно поморщившись, Фиона повернулась на бок и посмотрела на часы, - "Ох-хо-хо, уже три пополудни, а Майкла всё нет. Иначе именно он разбудил бы меня".
От утренней боли осталось только ужасная слабость во всём теле. И ещё - очень хотелось есть. Да так, что Фиона задумалась: а не заказать ли обед в номер? Но в последний момент отдёрнула потянувшуюся к телефонной трубке руку.
"В конце концов, я леди или корова? Неужели я не могу стать выше собственной слабой природы? Нужно лишь приложить немного усилий..." - стиснув зубы, она откинула одеяло, подавив стон, встала с постели и направилась в ванную комнату.
4.
Татьяна Драгунова и Виктор Федорчук, Гренобль, Французская республика, 9 января 1937
,
утро
– Принцесса!
– вскричал тогда Карл-Ульрих.
– Принцесса!
Слава богу, что это карканье не услышит публика. И просто замечательно, что фильм будет черно-белый - у "принца" с перепою глаза, как у кролика. Но ей все равно. Когда она хотела - а сейчас она этого хотела - Таня могла вообразить себе все, что угодно. Никогда раньше за собой такого не замечала, и за комсомолочкой своей не помнила, но вот же оно, - вот! Стоит перед ней охрипший, не выспавшийся и не очухавшийся с бодуна средних лет мужик, с глазами законченного алкоголика, каковым он на самом деле и является, и никакой грим этого скрыть не может, хотя зрители, конечно, ничего такого и не заметят. Но она-то, Татьяна, всего в двух шагах от него - даже "выхлоп" и тот до нее доносится - а ей все едино: сейчас она видит перед собой совсем другого мужчину, и сердце ее полно любви и благодарности...
– Принц мой, принц...
– шепчет, а камера берет крупным планом ее огромные, совершенно невероятно распахнутые в объектив глаза.
– Ты, знаешь, что ты мой принц? Мой король... император...
– Твой раб...
– шипит потерявший голос принц.
– Мой друг, - поправляет она, раздвигая губы в улыбке, той самой, что сведёт с ума миллионы мужиков во всех странах мира.
– Мой милый друг...Mon bel amour!
– Снято!
– кричит режиссер, и все заканчивается.
"Уф..."
– Ты гениальна, моя прелесть!
– Виктор смотрит на нее поверх дужек спустившихся на кончик носа круглых очков. Его глаза...
– Ты понял?
– она все еще не может привыкнуть к тому, что он способен читать ее мысли.
"Ну, не все, положим!"
Положим, не все, но многие и особенно тогда, когда она думает о нем.
– Мне
– Да, уж...
Но договорить им не дали: у публичности имеются не только плюсы, но и минусы. Большие жирные минусы: цветы, улыбки, автографы, и лица, лица, лица... Поклонники, праздные зеваки, члены киногруппы...
Заканчивали съемки не в павильоне, а прямо на улице, благо, в Гренобле солнечно и снежно, вот и народу "поглазеть" собралось столько, что даже странно: откуда здесь так много идиотов?
Впрочем, все когда-нибудь заканчивается.
"Ну, вот и "Золушка" закончилась", - усталость накатила волной, съела силы, выпила счастье. И Таня обмякла вдруг в кресле, и даже подремывать было начала, но тут дверь распахнулась, и в номер вошел Виктор.
– Рей!
– встрепенулась она.
Вообще-то у него было множество имен: официальное из фальшивого паспорта, литературное, которое многие принимали за настоящее, и еще прозвища. Она называла его на американский манер: Рей! Звучит совсем неплохо, хотя для французского языка и уха "Раймон" - тоже отнюдь не "Васисуалий". А вот Баст зовет Витю "Райком" на свой германо-фашистский лад. Но круче всех, как всегда, выпендрилась тогда Олька:
– О! Раймонд! Великолепное имя. Ты знаешь, откуда оно произошло?
– Догадываюсь.
– Усмехнулся в ответ Виктор.
– Ну, и славно. Я буду звать тебя Мундль
, не возражаешь?
"Оля..."
– Ну!
– требовательно поднялась из кресла сразу же проснувшаяся Таня.
– Похоже, Герда сказала правду, - пожал плечами Виктор в ответ.
– И они же подруги, вроде бы... Ей виднее.
– Значит, ничего нового.
Это было ужасно, и это длилось и длилось, и никак не хотело заканчиваться.
Первое сообщение о гибели Ольги они услышали накануне отъезда из Фогельхугля. Сидели вечером у приемника, пили глинтвейн, слушали музыку, а в новостях передали:
Убита... фронт... Саламанка
...
Что сделалось с Вильдой - словами не описать. Таня даже представить себе такое не могла. Супруга фон Шаунбурга казалась ей женщиной не просто сдержанной, а скорее даже холодноватой по природе, но впечатление оказалось неверным. Это было воспитание, а не темперамент. Но, с другой стороны, что Вильде до любовницы мужа? Ведь не могла же она не знать, какие отношения связывают Баста и Кейт? Ну, хоть догадаться, почувствовать, должна была? Но если знала, с чего вдруг такие эмоции?
Такие странные отношения удивляли Татьяну несказанно, и любопытство мучило, но ведь и не спросишь! Ни Олега, ни Ольгу, ни, тем более, тихую интеллигентную Вильду. И вот вдруг это сообщение... Как камень на голову, как земля из-под ног. Когда услышала, у самой в глазах потемнело, и так сжало низ живота, словно приступ аппендицита или родовые схватки... Но это были всего лишь спазмы. Нервные спазмы, - таких у нее не случалось даже во внутренней "гостинице" разведупра, когда жизнь и судьба действительно висели на волоске. Но Ольга...