В водовороте
Шрифт:
– Да как же я вам докажу?
– спросил Николя, тяжело поворачивая свой толстый язык.
– Как знаете!..
– сказала ему Елена.
Николя после этого несколько времени глядел на нее, выпуча глаза, и думал.
– Разве вот что сделать!
– произнес он.
– Погодите, я сейчас вам все бумаги мои привезу!..
– проговорил он радостно и затем, схватив шапку, выбежал из нумера; но через какие-нибудь полчаса снова вернулся и действительно привез показать Елене, во-первых, купчую крепость и планы на два огромные каменные дома, собственно ему принадлежащие, и потом духовное завещание от родной бабки на очень большое имение.
– Ну, вот вам, успокойтесь!
–
Елена пересмотрела эти бумаги очень внимательно.
– Все это отлично!..
– проговорила она.
– Но вы теперь мне дайте хоть сколько-нибудь денег, потому что ни ребенок, ни я другой день ничего не ели.
– Ах, боже мой!
– воскликнул с чувством Николя.
– Возьмите, пожалуйста!
– продолжал он, торопливо подавая Елене двести рублей серебром.
Та сейчас послала за чаем и за доктором для ребенка.
– Только вы завтра на мне, Николя, и женитесь!
– говорила ему Елена.
– Завтра, непременно завтра!
– отвечал Николя.
Елена до такой степени спешила выйти замуж, с одной стороны, кажется, из опасения, чтобы Николя кто-нибудь не отговорил, а с другой, тоже чтобы и самой не передумать.
XII
Услыхав о женитьбе сына на Жиглинской, старик Оглоблин в первые минуты, когда ему сказали о том, совсем потерялся и потом, конечно, позвал к себе на совещание своего Феодосия Иваныча.
– Слышали... что тут... наделалось?
– спросил он его своим отрывистым языком.
– Что такое-с?
– отозвался Феодосий Иваныч, как бы и не догадываясь, о чем его спрашивают.
– Николай!.. Женился... на этой бывшей нашей кастелянше!.. И я желаю... брак этот расторгнуть!..
– продолжал старик Оглоблин.
Феодосий Иваныч на это уже молчал: он, кажется, все еще продолжал немножко сердиться на своего начальника.
– Как вы думаете, разведут их?
– приставал к нему Оглоблин.
– Как мне думать тут?.. Все это от владыки зависит!
– воскликнул насмешливо Феодосий Иваныч, в удивлении, что начальник его подобных вещей даже не знает.
– От владыки, вы думаете, зависит это?
– переспросил тот его еще раз.
– Все от владыки!
– повторил Феодосий Иваныч тем же насмешливо-грустным тоном.
Получив такое разъяснение от подчиненного, старик Оглоблин в то же утро, надев все свои кресты и ленты, отправился к владыке. Тот принял его весьма благосклонно и предложил ему чаю. Оглоблин, путаясь и заикаясь на каждом почти слове, тем не менее, однако, с большим чувством рассказал о постигшем его горе и затем изложил просьбу о разводе сына. Владыка выслушал его весьма внимательно, но ответ дал далеко не благоприятный.
– В законе указаны случаи, вызывающие развод, но в браке вашего сына я не вижу ни одного из них!
– произнес он своим бесстрастным голосом.
Старик Оглоблин, разумеется, возражать ему не осмелился и ограничился только тем, что уехал от владыки крайне им недовольный и еще более опечаленный совершившимся в его семье событием.
В следующую затем неделю все именитые друзья и сослуживцы старика Оглоблина спешили навестить его для выражения ему своего участия и соболезнования; на все утешения их он только молча склонял голову и разводил руками. Николя между тем каждый день ездил к отцу, чтобы испросить у него прощение, но старик его не принимал. Тогда Николя решился обратиться к Феодосию Иванычу и для этого забежал к нему нарочно в канцелярию.
– Послушайте: подите, выхлопочите, чтоб отец меня простил!
– сказал он ему.
На первых порах Феодосий Иваныч взглянул было как-то нерешительно
– А если не выхлопочете, так, право, отдую, ей-богу!
– присовокупил тот по обыкновенной своей методе, и Феодосий Иваныч в самом деле, должно быть, побаивался подобных угроз, потому что на другой же день, при докладе бумаг своему начальнику, он сказал ему:
– Что вы Николая-то Гаврилыча не прощаете!.. Один сын всего, и с тем вы в ссоре!
– А зачем он на такой негодяйке женился?
– перебил его резко Оглоблин.
– Что ж на негодяйке?.. Вам, что ли, с ней жить, али ему?
– возразил, в свою очередь, тоже резко Феодосий Иваныч.
– Не молоденькие, - пожалуй, умрете и не повидаетесь с сыном-то!
– прибавил он затем каким-то мрачным голосом и этим последним замечанием окончательно поразил своего начальника, так что у того слезы выступили на глазах.
– Ну, велите, чтобы Николай приехал!
– произнес он, почти всхлипывая.
Феодосий Иваныч сейчас послал казенного курьера сказать о том Николя; тот немедля приехал к отцу, стал перед ним на колени и начал было у него испрашивать прощения себе и жене. Его, собственно, старик тут же простил и дал ему поцеловать свою руку, но о жене и говорить не позволил. Тогда Николя, опять забежав в канцелярию к Феодосию Иванычу, попросил его повлиять на начальника своего. И Феодосий Иваныч, вероятно, повлиял ему известным способом, потому что, когда на другой день Николя приехал к отцу и, став на колени, начал его снова просить за жену, то старик, хоть и с презрительною несколько миной, но сказал ему: "Ну, пусть себе приезжает!" И Елена приехала. Она это сделала единственно затем, чтобы не поддерживать распри между отцом и сыном. Старик Оглоблин, как только увидал ее, так невольно почувствовал неотразимое влияние красоты ее и, по своей прежней кавалергардской привычке, свернул свою правую руку кренделем и предложил ее Елене. Та вложила в этот крендель свою руку, и таким образом они вошли в гостиную, где старик усадил свою невестку на самое почетное место и был к ней очень внимателен и любезен. Когда, наконец, молодые кончили свой визит и пошли, то Николя на минуту приостановился со своим отцом в гостиной.
– Что, папа, какова?.. Ведь красавица!
– проговорил он негромко и показывая глазами на уходящую Елену.
– Почти!.. Почти красавица!
– произнес старик с видом знатока.
– Желта только как-то она сегодня!
– прибавил он.
– Это ничего, пройдет!
– подхватил Николя, весь горя радостью.
Елена не то что была желта - она была почти зеленая; только силой воли своей она скрывала те адские мученья, которые переживала внутри себя!
О браке Николя с Еленой у Григоровых узнали очень не скоро; единственный человек, который мог бы принести эту новость, Елпидифор Мартыныч, не был у них недели уже две, потому что прихворнул разлитием желчи. Болезнь эта с ним приключилась от беспрестанно переживаемого страха, чтобы как-нибудь не узнали о припрятанных им себе в карман деньгах Елизаветы Петровны: Елпидифор Мартыныч во всю свою многолетнюю и не лишенную разнообразных случаев жизнь в первый еще раз так прямо и начисто цапнул чужие деньги. Но последнее время общество Григоровых увеличилось появлением барона Мингера, прибывшего, наконец, в Москву и, по слухам, даже получающего в оной какое-то важное служебное назначение. Когда барон приехал в первый раз к князю, тот принял его довольно сухо; но барон, однако, отнесся к нему так симпатично, с таким дружеским участием, с такими добрыми и ласкающими манерами, что князь невольно смягчился, и когда барон уехал, он переговорил по этому поводу с женою.