В водовороте
Шрифт:
– Княгиня приказала вас просить не разговаривать так громко; они хотят почивать лечь, - обратилась она к князю.
Тот побледнел даже от досады, услыхав это.
– Здесь и то негромко разговаривают!
– сказал он.
– Ах, это я виновата, я говорила громко, - произнесла Елена явно насмешливым голосом.
– Барыня еще просила вас непременно поутру зайти к ним, - продолжала снова горничная, обращаясь к князю.
Бедная княгиня, услыхав, что Елена у них в гостях, не выдержала и вознамерилась завтра же непременно и решительно объясниться с мужем.
– Ну,
– отвечал князь все с той же досадой.
Горничная хотела было уйти, но к ней обратилась Анна Юрьевна:
– Скажи княгине, что я сейчас зайду к ней проститься.
– Слушаю-с!
– отвечала горничная и ушла.
Анна Юрьевна начала прощаться с хозяином и с гостями его.
– Заходите, пожалуйста, ко мне, - сказала она Елене гораздо уже более искренним голосом, чем говорила ей о том прежде. Елена в этот раз показалась ей окончательно умной девушкой.
– Надеюсь, что и вы меня посетите! присовокупила Анна Юрьевна барону.
– Сочту для себя за величайшую честь, - отвечал тот, с почтением поклонившись ей.
Анна Юрьевна ушла сначала к княгине, а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина. Князь же и барон пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь была лунная и теплая. Князь вел под руку Елену, а барон нарочно стал поотставать от них. По поводу сегодняшнего вечера барон был не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой проклятой службе, отнимавшей у него все его время, он сильно поотстал от века. Князь и Елена между тем почти шепотом разговаривали друг с другом.
– Ты восхитительна сегодня была!.. Обворожительна!..
– говорил он, крепко прижимая своей рукой руку Елены к себе.
– Вот как, восхитительна, - говорила та, отвечая ему таким же пожатием.
– Что удивительнее всего, - продолжал князь, - все эти умные женщины, так называемые bas bleux [116] , обыкновенно бывают некрасивы, а в тебе четыре прелести: ум, образование, красота и грация!
– Ну да, совершенство природы.
– отвечала с усмешкою Елена, - погоди, узнаешь много и пороков во мне!
– прибавила она серьезнее.
116
синие чулки (франц.).
– Я пока один только и знаю, - подхватил князь.
– А именно?
– Ревность.
– Ну, это не порок, а скорее глупость, - отвечала Елена.
– Je vous salue, messieurs, et bonne nuit! [117]– заключила она, оставляя руку князя и кланяясь обоим кавалерам.
В это время они были уже около самой дачи Жиглинских.
– Adieu!
– сказал ей с чувством князь.
– Adieu!
– повторил за ним с чувством и барон.
Елена скрылась потом в калиточку своего сада, друзья же наши пошли обратно домой.
117
Я вас приветствую, господа, и спокойной ночи! (франц.).
–
– спросил князь после некоторого молчания.
– Я умней и образованней женщины еще не встречал!
– отвечал барон, по-видимому, совершенно искренно.
– Я думаю!
– произнес самодовольно князь.
– Уверяю тебя!
– подтвердил еще раз барон и, присвистнув, сбил своей палочкой листок с дерева.
X
На другой день, часов в двенадцать утра, князь ходил по комнате жены. Княгиня по-прежнему сидела неодетая в постели, и выражение ее доброго лица было на этот раз печальное и сердитое. Объяснение между ними только что еще началось.
– Как это было глупо вчера с вашей стороны, - начал князь, - прислать вдруг горничную сказать нам, как школьникам, чтобы не шумели и тише разговаривали!..
– Но я больна - ты это забываешь!..
– возразила ему княгиня.
– Ничего вы не больны!
– сказал с сердцем князь.
– Как не больна?
– воскликнула княгиня с удивлением, - ты после этого какой-то уж жестокий человек!.. Вспомни твои поступки и пойми, что не могу же я быть здорова и покойна! Наконец, я требую, чтобы ты прямо мне сказал, что ты намерен делать со мной.
– Как что такое делать?
– спросил князь.
– Так!.. Тебе надобно же куда-нибудь девать меня! Нельзя же в одном доме держать любовницу и жену!
Князь при этом слегка только побледнел.
– Я любовницы моей не держу с вами в одном доме!
– проговорил он.
Этот ответ, в свою очередь, сильно поразил княгиню: она никак не ожидала от мужа такой откровенности.
– Но все равно: она в двух шагах отсюда живет, - проговорила она.
– Нет, дальше, в целой версте!..
– отвечал насмешливо и как бы совершенно спокойно князь.
– Но научите же, по крайней мере, меня, - продолжала княгиня, и в голосе ее послышались рыдания, - как я должна себя вести; встречаться и видеться с ней я не могу: это выше сил моих!
– Не видайтесь, если этого вам не угодно, - сказал князь все тем же тоном.
– Но она бывает у нас!
– возразила княгиня.
– Следовательно, я должна убегать и оставлять мой дом.
– Не бывать она у нас не может, потому что это повлечет огласку и прямо даст повод объяснить причину, по которой она у нас не бывает!
– проговорил князь.
– Вы боитесь огласки, которая, вероятно, и без того есть, - сказала княгиня, - а вам не жаль видеть бог знает какие мои страдания!
– Ваши страдания, поверьте вы мне, слишком для меня тяжелы!
– начал князь, и от душевного волнения у него даже пересохло во рту и голос прервался, так что он принужден был подойти к стоявшему на столе графину с водой, налил из него целый стакан и залпом выпил его.
– Мне очень вас жаль, - продолжал он, - и чтобы хоть сколько-нибудь улучшить вашу участь, я могу предложить вам одно средство: разойдемтесь; разойдемтесь, если хотите, форменным порядком; я вам отделю треть моего состояния и приму даже на себя, если это нужно будет, наказанье по законам...