В водовороте
Шрифт:
Княгиня немного покраснела: барон напоминал ей прямо свое прежнее объяснение в любви.
– А вы помните этот разговор?
– спросил он ее уже с нежностью.
– Еще бы!..
– протянула княгиня, потупляя немного глаза свои.
– Но отчего же вы тогда ничего мне не отвечали?
– присовокупил барон, весьма ободренный последним ответом ее.
– Мне странно было бы отвечать вам что-нибудь!
– сказала княгиня, не поднимая глаз.
– Вы были тогда такой еще мальчик!
– Но, однако, другому мальчику вы оказали в этом случае предпочтение!
– Сила обстоятельств!..
– проговорила княгиня.
– Будто только?
– спросил барон, устремляя на княгиню испытующий взгляд.
– Будто вы не были влюблены в вашего жениха?
– Конечно, была влюблена!
– поспешно отвечала княгиня, как бы боясь, чтобы ее в самом деле не заподозрили в чем-нибудь противном.
Барон решительно не знал, как и понять ее.
– Да, припоминаю эту минуту, - начал он опять с грустным видом, - когда вас повезли венчать, не дай бог перенести никому того, что я перенес в тот день!
– Однако вы были моим шафером!
– смеясь, возразила ему княгиня.
– А хорош я был, припомните?
– Немножко бледен, это правда.
– Хорошо немного бледен, - произнес барон и замолчал, как бы погрузясь в печальные воспоминания.
Княгиня тоже молчала. Перебирая в душе своей все ощущения, она спрашивала себя мысленно, нравится ли ей хоть сколько-нибудь барон, и должна была сознаться, что очень мало; но, как бы то ни было, она все-таки решилась продолжать с ним кокетничать.
– Мне бы очень желалось спросить вас, - заговорил барон, - что, тогдашнее ваше чувство к жениху в настоящее время уменьшилось или возросло?
Княгиня усмехнулась.
– А вам зачем это знать?
– спросила она.
– Затем, что я очень желаю это знать!
– воскликнул барон.
– Много будете знать, скоро состареетесь, - проговорила княгиня.
– Что же из того! Лучше состареться, чем жить в неизвестности!.. Нет, шутки в сторону!.. Скажите, что я должен сделать, чтоб вы были со мной вполне откровенны?
– Прежде всего вы должны доказать мне преданностью, вниманием ко мне, участием, что заслуживаете моего доверия!
– Все это очень легко сделать, а далее, потом?
– А далее...
– начала княгиня, но и приостановилась, потому что в зале в это время раздалось: "К-ха!".
– Ах, это мой доктор!.. Ну, вы теперь потрудитесь уйти, - сказала она встревоженным голосом барону.
Тот с удивлением взглянул на нее.
– Да идите же скорее!
– повторила ему настойчиво княгиня.
Барон, делать нечего, сошел с балкона и сел было на ближайшую скамеечку.
– Нет, вы дальше!.. Дальше, туда уйдите!
– кричала ему княгиня.
Барон пошел дальше.
– Говорят, больная на террасе в саду, значит, здорова, к-ха!
– произнес Елпидифор Мартыныч, появляясь из-за стеклянных дверей.
– Получше сегодня!
– отвечала ему княгиня.
– И гораздо получше, по лицу это видно!
– сказал Елпидифор Мартыныч и сел против княгини. Физиономия его имела такое выражение, которым он ясно говорил, что многое и многое
– Ну, что же вы узнали о том, о чем я вас просила?
– начала та прямо.
– Узнал-с. К-ха!
– отвечал Елпидифор Мартыныч.
– Что же?
– А то, что... к-х-ха!
– отвечал Елпидифор Мартыныч (во всех важных случаях жизни он как-то более обыкновенного кашлял).
– К-ха! Положение, в котором вы подозревали барышню сию, действительно и достоверно оправдывается, к-х-ха!
– Прекрасно, бесподобно; отлично себя устроила!
– воскликнула княгиня, побледнев даже в лице.
– Да-с, так уж устроила!.. Мать крайне огорчена, крайне!.. Жаловаться было первоначально хотела на князя, но я уж отговорил. "Помилуйте, говорю, какая же польза вам будет?"
– За что же она хотела жаловаться на него?
– перебила его княгиня.
– За то, что дочь погубил, говорит.
– А меня они, как думают, погубили или нет?
– спросила княгиня.
Елпидифор Мартыныч молчал.
– Что они меня куклой, что ли, считают, которая ничего не должна ни чувствовать, ни понимать, - продолжала княгиня и даже раскраснелась от гнева, - они думают, что я так им и позволю совершенно овладеть мужем? Что он имеет с этой mademoiselle Еленой какую-то связь, для меня это решительно все равно; но он все-таки меня любит и уж, конечно, каждым моим словом гораздо больше подорожит, чем словами mademoiselle Елены; но если они будут что-нибудь тут хитрить и восстановлять его против меня, так я переносить этого не стану! Они жаловаться теперь за что-то хотят на князя, но я прежде ихнего пожалуюсь на них: отец мой заслуженный генерал!.. Государь его лично знает: он ему доложит, и ей, дрянной девчонке, не позволят расстраивать чужое семейное счастье!
– Чего государю? К-ха!.. Генерал-губернатору пожаловаться вам, так ее сейчас же вытурят из Москвы, - не велики особы!
– подхватил Елпидифор Мартыныч.
– Именно вытурят из Москвы!..
– согласилась с удовольствием княгиня. И потом объясните вы этой девчонке, - продолжала она, - что это верх наглости с ее стороны - посещать мой дом; пусть бы она видалась с князем, где ей угодно, но не при моих, по крайней мере, глазах!.. Она должна же хоть сколько-нибудь понять, что приятно ли и легко ли это мне, и, наконец, я не ручаюсь за себя: я, может быть, скажу ей когда-нибудь такую дерзость, после которой ей совестно будет на свет божий смотреть.
– И стоила бы того, ей-богу, стоила бы!
– почти воскликнул Елпидифор Мартыныч.
– Потише говорите!
– остановила его княгиня.
– И вообразите: вчера я лежу больная, а у них вон в саду хохот, разговоры!
– Бесчувственные люди, больше ничего!
– проговорил, но не так уже громко, Елпидифор Мартыныч.
– Мало, что бесчувственные люди, это какие-то злодеи мои, от которых я не знаю, как и спастись!
– произнесла княгиня, и на глазах ее показались слезы.
Заметив это, Елпидифор Мартыныч сейчас же принялся утешать ее и привел даже ей пример из ветхозаветной истории.