В водовороте
Шрифт:
– Я тут ничего не говорю о князе и объясняю только различие между своими словами и чужими, - отвечал Миклаков, а сам с собой в это время думал: "Женщине если только намекнуть, что какой-нибудь мужчина не умен, так она через неделю убедит себя, что он дурак набитейший".
– Ну, а как вы думаете насчет честности князя?
– продолжал он допрашивать княгиню.
Та даже вспыхнула от удивления и неудовольствия.
– Господи, вы уж его и бесчестным человеком начинаете считать!.. Худого же князь
– Я опять-таки повторяю вам, - возразил Миклаков, - что я желаю только знать ваше мнение, а своего никакого вам не говорю.
– Какое же тут другое мое мнение будет; я, без сомнения, признаю князя за самого честного человека!
– То есть почему это так? Может быть, потому, что, имея семьдесят тысяч годового дохода, он аккуратно платит долги по лавочкам и по булочным?
Княгиня опять вспыхнула.
– Нет, не потому, - сказала она явно сердитым голосом, - а вот, например, другой бы муж всю жизнь меня стал обманывать, а он этого, по своей честности, не в состоянии был сделать: говорит мне прямо и искренно!
– Что ж прямо и искренно говорить!..
– возразил Миклаков.
– Это, конечно, можно делать из честности, а, пожалуй, ведь и из полного неуважения к личности другого... И я так понимаю-с, - продолжал он, расходившись, - что князь очень милый, конечно, человек, но барчонок, который свой каприз ставит выше счастия всей жизни другого: сначала полюбил одну женщину - бросил; потом полюбил другую - и ту, может быть, бросит.
– И все мужчины, я думаю, такие!
– сказала княгиня.
– Нет, не все мужчины такие, - произнес Миклаков.
– Кто же? Вас, что ли, прикажете считать приятным исключением? спросила его колко княгиня.
– Да хоть бы меня, пожалуй!
– отвечал ей нахально Миклаков.
Княгиня пожала плечами.
– Скромно сказано!
– проговорила она опять с насмешкой.
Ее не на шутку начинали сердить эти злые отзывы Миклакова о князе. Положим, она сама очень хорошо знала и понимала, что князь дурно и, может быть, даже нечестно поступает против нее, но никак не желала, чтобы об этом говорили посторонние.
Миклаков с своей стороны видел, что он мало подействовал на княгиню своими убеждениями, и рассчитал, что на нее временем лучше будет повлиять.
– А что, скажите, чем вы занимаетесь?.. На что тратите вы ваш досуг? спросил он ее.
– Да ничем особенно не занимаюсь, - отвечала княгиня.
– Читаете что-нибудь?.. Музыкой много занимаетесь?
– продолжал Миклаков спрашивать.
– Прежде много занималась, а теперь и та наскучила.
– Значит, только и делаете, что оплакиваете утраченную любовь вашего недостойного супруга?
– И того нет: для меня решительно все равно, утратила я его любовь или нет, - произнесла княгиня, сильно досадуя
– Но надобно же, однако, на что-нибудь приятное и занятное направить вам ваше воображение, - говорил Миклаков.
– Я направлю его к богу и буду просить у него смерти, - отвечала княгиня.
– Э, пустяки - смерти просить!.. А в карты, скажите, вы любите играть?
– спросил ее Миклаков.
– Люблю!
– сказала протяжно княгиня.
– Ну, хотите, я буду ходить к вам в карты играть, серьезно, по большой?.. Буду вас обыгрывать, - благо у вас денег много.
Княгиня усмехнулась. Она это предложение Миклакова приняла сначала за шутку.
– Прикажете или нет?
– настаивал тот.
– Пожалуй, ходите, - отвечала, наконец, княгиня.
Ей самой немножко улыбнулась мысль о подобном времяпрепровождении.
– Так, так, значит, на том и покончим!
– произнес он, уже вставая и протягивая княгине на прощанье руку.
Та ему ничего не отвечала и только подала ему тоже свою руку.
Миклаков ушел.
Княгиню страшным образом удивило и оскорбило такое посольство от князя. "Разве сам он не мог побеспокоиться и написать ей ответ?.. Наконец, просто сказать ей на словах?.. Зачем же было унижать ее еще в глазах постороннего человека?" - думала княгиня и при этом проклинала себя, зачем она написала это глупое письмо князю, зная по опыту, как он и прежде отвечал на все ее нежные заявления. С настоящей минуты она начала серьезно подумывать, что, в самом деле, не лучше ли ей будет и не легче ли жить на свете, если она разойдется с князем и уедет навсегда в Петербург к своим родным.
Сам же князь в продолжение всего времени, пока Миклаков сидел у княгини, стоял у окна в своем кабинете и с жадным вниманием ожидал, когда тот выйдет от нее. Наконец, Миклаков показался.
– Идите сюда скорей!
– не утерпел и крикнул ему князь.
Миклаков подошел было к нему к окну.
– Идите же в комнату!
– крикнул ему еще раз князь.
Миклаков усмехнулся, мотнул головой и вошел в комнаты.
– Ну что, говорили?
– спросил его стремительно князь.
– Говорил!
– отвечал протяжно Миклаков.
– Что же вы именно говорили?
– Говорил, во-первых, что вы человек весьма недалекий, - произнес Миклаков и приостановился на некоторое время, как бы желая наблюсти, какое это впечатление произведет на князя.
Того, при всем его желании скрыть это, заметно передернуло.
– Ну-с, далее!
– сказал он.
– Далее я ей объяснил, что вы человек пустой и не совсем даже честный, в отношении ее, по крайней мере!
– Благодарю, что не во всех уж отношениях!
– сказал князь, притворно усмехаясь.