В водовороте

Писемский Алексей Феофилактович

– Отдам... Что мне!.. Делай глупости...
– отвечала Елизавета Петровна, уходя, но, покуда шла из комнат в кухню, где была Марфуша, она кой-что попридумала.

– Поди, отдай это письмо князю!..
– начала она приказывать той. Непременно отдай ему в руки сама и скажешь ему, что это письмо от Елены Николаевны, а что Елизавета Петровна приказала-де вам на словах сказать, чтобы вы очень не беспокоились и пожаловали бы к нам сегодня, - поняла ты меня?

– Поняла, барыня!
– отвечала краснощекая и еще более растолстевшая Марфуша. Несмотря на простоту деревенскую в словах, она была препонятливая.
– А

что же, барыня, мне делать, как я князя не застану дома?
– спросила она, принимая письмо от Елизаветы Петровны и повязывая голову платочком.

– Подожди его.

– А если он долго не придет?

– Подожди подольше, - разрешила ей Елизавета Петровна.

Марфуша после того проворно пошла через большой сад к Григоровым на дачу. Не возвращалась она, по крайней мере, часа два - три, так что Елена всякое терпение потеряла.

– Да что Марфуша пропала, что ли, совсем?
– спросила она.

– Вероятно, забежала куда-нибудь к приятельницам!
– отвечала Елизавета Петровна; о том, что она велела Марфуше лично передать князю письмо и подождать его, если его дома не будет, Елизавета Петровна сочла более удобным не говорить дочери.

Часу в четвертом, наконец, Елизавету Петровну вызвала кухарка, - это возвратилась Марфуша.

– Барыня, я не застала князя, - доложила ей та как-то таинственно, ждала-ждала, все тамотко сидела.

– А письмо куда же ты девала?

– Письмо оставила там. Камердинер говорит: "Дай, говорит, я положу его на стол".

– Но где же может быть князь?
– спросила Елизавета Петровна, все более и более приходя в досаду на то, что Марфуша не застала князя дома: теперь он письмо получит, а приглашение, которое поручила ему Елизавета Петровна передать от себя, не услышит и потому бог знает чем все может кончиться.

– И там-то, дома-то, не знают, где он, - толковала ей Марфуша, - в шесть часов утра еще ушел и до сей поры нет.

Елизавета Петровна понять не могла, что это значит. Она возвратилась к дочери.

– Марфуша пришла, князя дома нет, он в шесть часов еще утра уехал из дому, - проговорила она неторопливо.

– Как в шесть часов утра?.. Куда же это он мог уехать?
– спросила Елена.

– Там дома никто не знает.

– Что за вздор такой! Пошлите ко мне Марфушу.

Елизавета Петровна сходила и позвала Марфушу.

– Куда князь уехал?
– спросила ее Елена.

– Никто, барышня, не знает, - отвечала ей Марфуша, - княгиня уж людей по лесу искать его послала; в Москву если бы поехал, так лошадей бы тоже велел заложить.

– Но, может быть, он на извозчике поехал, - заметила Елизавета Петровна.

– Николи, барыня, он на извозчиках не ездит, николи!.. Люди ихние мне это говорили, - объясняла Марфуша.

Елена, слушая ее, все больше и больше бледнела.

– Ну, поди к себе, - сказала она каким-то тихим голосом Марфуше. Подите и вы, - прибавила она матери.

Елизавета Петровна, взглянув с беспокойством на дочь, вышла; но, впрочем, села в ближайшей комнате и стала прислушиваться. Елена сидела несколько времени, не шевелясь на своем месте; лицо ее постепенно начало принимать какое-то испуганное выражение. Ей, после рассказа Марфуши, пришла в голову страшная мысль: "Князь ушел в шесть часов утра из дому; его везде ищут и не находят; вчера она так строго с ним поступила, так много

высказала ему презрения, - что, если он вздумал исполнить свое намерение: убить себя, когда она его разлюбит?" Все это до такой степени представилось Елене возможным и ясным, что она даже вообразила, что князь убил себя и теперь лежит, исходя кровью в Останкинском лесу, и лежит именно там, где кончается Каменка и начинаются сенокосные луга. Затем Елена не могла более владеть собой; она вдруг встала с своего места.

– Дайте мне поскорее одеться!.. Дайте!..
– почти вскрикнула она.

На этот зов ее вбежала к ней сама Елизавета Петровна.

– Что такое, ангел мой, с тобой, что тебе надобно?
– спросила она ее с беспокойством.

Елизавета Петровна по преимуществу боялась, чтобы от таких душевных волнений Елена не выкинула.

– Оденьте меня, maman, поскорее!.. Оденьте!
– говорила Елена почти каким-то помешанным голосом.

– Но куда же ты, ангел мой, идешь?
– спросила ее Елизавета Петровна робко.

– Я пойду поищу князя; я знаю, где он может гулять, - отвечала Елена тем же как бы помешанным голосом.

Такой ответ дочери Елизавету Петровну очень порадовал. "Слава богу, подумала она про себя, - теперь они встретятся и наверно помирятся".

– Что ж, сходи; тебе и самой пройтись недурно!
– произнесла она вслух.

Елена проворно вышла, прошла весь большой сад, всю Каменку, но ни в начале ее, ни в конце не нашла князя. Шедши, она встречала многих мужчин и, забыв всякую осторожность, ко всем им обращалась с вопросом:

– Скажите, вы князя Григорова знаете?

Большая часть мужчин несколько удивленным голосом отвечали: "Нет-с, не знаем!", но двое или трое из них сказали ей: "Знаем-с!"

– Бога ради, скажите, не видали ли вы его гуляющим здесь?
– начала она приступать к ним.

– Решительно не видали, - отвечали те.

В конце Каменки Елене почему-то вообразилось, что князь, может быть, прошел в Свиблово к Анне Юрьевне и, прельщенный каким-нибудь ее пудингом, остался у нее обедать. С этою мыслию она пошла в Свиблово: шла-шла, наконец, силы ее начали оставлять. Елена увидала на дороге едущего мужика в телеге.

– Послушай, довези меня до Свиблова, - сказала она ему, - вот тебе двугривенный.

Мужик посадил ее. Елену начало сильно трясти, так, что угрожала опасность ее положению; она, однако, ничего этого не чувствовала и не понимала. Доехав до Свиблова, Елена послала мужика справиться, что не тут ли князь Григоров. Мужик очень долго ходил, наконец пришел и сказал, что там нет никакого князя Григорова. Елена была в отчаянии. Обратиться с просьбою в полицию, чтобы та разыскала князя по Останкинскому лесу, ей казалось единственным средством. Для этого она решилась ехать в Москву и в Останкино должна была возвращаться пешком, потому что мужик поехал далее за Свиблово. Елена пошла, но, дойдя до конца Каменки, она снова до такой степени утомилась, что почти упала на траву; а день между тем был теплый, ясный; перед глазами у ней весело зеленели деревья, красиво и покойно располагались по небу золотистые облачка, - этот контраст с душевным настроением Елены еще более терзал ее. Она принялась плакать и долго ли, коротко ли плакала, сама даже не помнит; только вдруг она услыхала над собой тихий и вкрадчивый голос: