В военном воздухе суровом
Шрифт:
– Штурмовики, значит, работают только днем? А по ночам у нас "кукурузники" тоже жужжат. Где летит - не видно, потом и звук пропадает. Вот тут и берегись: засвистят бомбы - бац, бац! Страху на фрицев нагоняют и нам тоже ночью дремать не дают.
– Пленный фриц нам сказал, что на "кукурузниках" ведьмы летают. В самом деле на них женский персонал?
– спросил комиссар.
– Весь женский: и командир, и комиссар, и начальник штаба.
– И что ж, все они в летах, раз ведьмами окрестили?
– Да нет, все молодые, красивые!
–
– А как же! От самого Донбасса вместе...
– Вот чертяки!..
– довольно улыбнулся комиссар.
– Привет им наш казачий передай. А на Веселый тебе лучше вон той дорогой, что правее. Левее вчера фрицы прорыв предпринимали, как бы на них не нарваться.
Сели верхом, поехали дальше. Под вечер заметили у леска дымок. Это была полевая кухня. В стороне сарай, домик. "Не мешает и подзаправиться", - подумал я. Пацаны тоже проголодались, мешки продырявили, сахар сыплют в рот пригоршнями.
Подъехали к кухне, повар оглянулся - бросил черпак, хвать свой карабин, на меня наставил:
– Слезай, да руки повыше!
– А сам другому солдату команды подает: Пистолет - сюда, коней вяжи, мешки сваливай, а их в штаб на проверку... Там разберутся, что к чему.
Всех, кто шел тогда от Дона, без разбора задерживали заградотряды. Какой-то зачуханный поваришка мигом меня обезоружил, на гумно под конвоем повели. Закрыли в сарай, звякнули засовом.
– Пусть вызовут в штаб!
– крикнул я.
А часовой в ответ:
– Не шуми, придет черед - вызовут.
В сарае сумрак. Казачата прилегли на солому, шепчут:
– Дяденька, а как же мы к дедушке без коней, без сахара?
В другом углу зашуршала солома, началась какая-то возня, слышу бормотание на чужом языке. Подошел туда, чиркнул спичку и обомлел: один в нательной рубашке стягивает с другого китель. Тот, что в кителе, упорно сопротивляется. А китель-то не наш.
Тогда я рявкнул на них:
– Прекратить безобразие!!
Фрицы вскочили, вытянули руки по швам, подбежал я к двери, начал бить кулаками:
– Часовой! Часовой!!
Клацнул засов, приоткрылась дверь.
– Чего шумишь?
– Какое вы имели право помешать меня вместе с фрицами?
– А куда вас деть?
– невозмутимо ответил часовой. Сарай-то один... А их не бойтесь, они тихие.
– Он пригрозил кулаком рыжему фрицу и пояснил: - Это он опять надумал с румына китель стянуть, его самого-то раздетого привели.
Вскоре повели меня в штаб. Лейтенант проверил документы, вернул пистолет, извинился.
– Тут он, повар наш, пересолил трошки...
– Я требую, чтобы вы его наказали своей властью!
– Не можем наказывать, товарищ летчик, он у нас недавно отличился, за это из поваров в разведроту его переводим на повышение. Важного "языка" привел.
Оказывается, разведчики долго не могли добыть "языка" из-за Дона. Тогда добровольно вызвался повар. Переправился через Дон и на двое суток запропастился. Посчитали, что сбежал. А повар оказался с выдержкой. Подался он километра на три в тыл к противнику. За ночь добрался до
...Коней наших отобрали, казачатам отсыпали по котелку сахару, отпустили к деду, а меня пристроили на попутную полуторку: ехали в пекарню за хлебом. По дороге налетели два "мессера". Еле успели выскочить с шофером и упасть в кювет. Наша машина сгорела...
К вечеру добрался я до хутора Веселого, голодный как волк.
На улице повстречались три девушки в новой милицейской форме. Поравнялись, первые зацепили:
– Здравствуй, летчик!
– Здравствуйте, - отвечаю.
Одна, самая бойкая, блондиночка в фуражке набекрень, предлагает:
– Кушать хочешь? По глазам вижу, что хочешь, чего краснеешь?
– Хочу, - признался я.
– Пойдем к нам в хату, поужинаем на прощанье.
– Почему на прощанье?
– Нас утром должны бросить на Дон.
Предложили умыться, открыли консервы, хлеба нарезали. За ужином рассказали, что все они из Новочеркасска, ученицы старших классов, добровольно пошли в армию.
– Кушай, Леня, кушай, - больше всех беспокоилась беленькая.
– Отдохнешь у нас до утра, тебе ведь далеко топать...
В полночь забарабанили в окно: "Срочно грузиться. На улице урчит грузовик. Зажгли лампу, девчата проворно одеваются, я тоже натянул сапоги, комбинезон. Стою и не знаю, что сказать на прощанье.
Беленькая первая подошла ко мне, положила руки на плечи, посмотрела на меня ясными глазами:
– Что ж ты, Леня, такой несмелый? Давай сама поцелую на дорожку...
Полуторка скрылась в темноте, а я зашагал из Веселого.
...На попутной приехал в Мечетинскую, где должен быть штаб 4-й воздушном армии. Станция разбита, валяются обгоревшие вагоны, ветер носит по путям обрывки бумаги, какое-то тряпье. Проходил мимо уцелевшего пакгауза. Двери открыты. Заглянул туда - горы чемоданов, ящиков, а двое шуруют в вещах.
– Руки вверх, мародеры!
– наставил на них пистолет.
Вел их через Мечетинскую, чтобы сдать куда следует. Шли по улице, прохожие попались навстречу - шарахнулись, стервецы, через плетни - один направо, другой налево - и по огородам... Удрали, стрелять вдогонку не стал, не с руки было... Разыскал штаб воздушной армии.
– Где кабинет Вершинина?
– спросил у дежурного.
Вошел без стука. Мне море по колено - всякого насмотрелся...
– Летчик Букреев из седьмого гвардейского!
– доложил, ничуть не робея перед большим начальником. Вершинин пригласил сесть и говорит: