В золотых чертогах Валгаллы
Шрифт:
– Какой банк? Можно подробнее? Вдруг, чем смогу…
Пытаясь по возможности вежливо отделаться от Полины, которая в красках расписывала нюансы вальгусного искривления стоп у старшенькой (блин, ну он же не детский ортопед. Он, бл*, хирург-травматолог, работающий во ВЗРОСЛОМ травматологическом отделении! Но Полина его не слушала…), Глеб не сразу заметил… А когда заметил… Юлю и Макса, они о чем-то увлеченно беседовали. Она что-то пишет на салфетке и передает ему. Макс переспрашивает, кивает, потом явно благодарит, приобнимая Юлю за плечи.
– О чем это вы с Максом так
– Да так, о том, о сем.
– А что ты ему написала?
– Координаты свои оставила. Хочу помочь ему с получением кредита. Он там сглупил порядочно. Но исправить еще можно. Я попробую.
– Юль, ты не обязана, – странно, но Глеб, похоже, сердится. – Тебе нет никакой необходимости решать финансовые проблемы моих друзей. Не маленькие. Сами справятся.
– Я знаю, что не обязана. Но мне не трудно. И, потом, я хочу Максиму помочь. Мне он нравится, чисто по-человечески, – Юля успокаивающим жестом накрывает руку Глеба своей.
– Как, и он тоже? – Глеб улыбается одними глазами. Его ладонь переворачивается, и вот уже он гладит своими большими пальцами ее узкую изящную руку. Как приятно…
– А кто еще?
Глеб делает обиженно-удивленное лицо.
– А как же я?
– Ты мне нравишься совсем по-другому. Извини, но я тебя тогда обманула.
– Какой кошмар, – его рука сжимает ее. – Я разочарован.
Как же дожить до конца этого бесконечного праздника?! Плюнув на все, Глеб обхватывает Юлины плечи и притягивает ее к себе.
Сегодня Юля не за рулем, и они возвращаются из ресторана на такси. Глеб называет свой адрес, у Юли екает сердце. Значит, они вдвоем едут к нему. Иначе бы он сначала назвал ее адрес.
В голове неотвязно крутится мысль: «Как все будет?». После того эпизода у него дома после игры в бильярд…. После «миллиона алых роз»…. После тех поцелуев уже у нее дома….
Ей кажется, что она готова ко всему. Только не к этому. Едва закрылась входная дверь, как Юля оказалась прижатой к ней. В кромешной темноте. В которой есть только жадные руки, которые он запустил ей в волосы. Его горячие губы, покрывающие быстрыми голодными поцелуями ее лицо – лоб, веки, скулы, губы. Да, в губы. Влажный наглый язык, от прикосновений которого подкашиваются ноги. От него вкусно и совсем не противно пахнет коньяком. Очень хочется почувствовать под ладонями его тело, ощутить, как перекатываются под кожей мышцы. А вместо этого под ее руками – скользкая, чуть влажная от снега ткань пуховика.
– Глеб, – Юля пытается мягко высвободиться из его объятий. – Глеб, пожалуйста, подожди…
– Ю-у-у-у-уль… – он почти стонет. – Что не так? – замирает внезапно. – У тебя месячные? Да?
Теперь замирает она. Ну что он за человек! Всегда в лоб. Прямой, как рельса. Собирается с духом.
– Нет, – прокашливается. – Нету.
– Что тогда? Презервативы я купил! Юль, пойдем…. – он тянет ее за руку.
Это уже даже не обидно. Смешно. Юля вздыхает.
Щелкает выключатель. Глеб медленно расстегивает пуховик и бросает его на пол. Потом снимает с Юли куртку, которая отправляется туда же. Притягивает ее к себе.
– Прости
– Это точно, – улыбается Юля ему в шею.
– Научи меня… как?
– У тебя есть диск с романтической музыкой?
Глеб задумался.
– Кажется, нет. Или? Нет, нету. Есть сборник рок-баллад. Подойдет?
– Отлично. А свечи?
«Только с папаверином» – чуть не брякнул он. Вовремя спохватился.
– Нет. Свечей нет… Ой, нет, есть. С прошлого Нового года остались, – обрадовался, как ребенок. – Подожди, я сейчас…
– Не надо.
– Но как же… Ты же сама хотела…
И тут Юля делает неожиданное. Даже для себя самой. А уж для Глеба… Ее тонкие изящные пальцы ложатся на рубчатую ткань джинсов. Там, где застежка. Несколько слоев твердой грубой ткани. А под ней… Нечто столь же твердое и… Пальцы скользят вверх и вниз. Она смотрит ему в глаза.
– Черт с ней, с этой романтикой! Я хочу тебя видеть.
Глеб не сразу обретает дар речи.
– Пойдем в комнату. Я тебе все покажу.
Нагло соврал. Ничего не показал. В кромешной темноте, хаотично, в спешке, то помогая, то мешая друг другу, раздеваются.
Глеб успевает сделать три вещи.
Первое. Дрожащими от возбуждения пальцами скользнуть между нежных шелковистых на ощупь бедер и проверить. Готова ли? О, да! Еще как! Она хочет его, его сладкая девочка!
Второе. Теми же дрожащими пальцами разорвать пакетик и с первой попытки надеть презерватив. А у него с этим вечно проблемы.
Третье. Навалившись на руки и упершись изнывающим от напряжения членом во влажные ждущие губки-лепестки, шепнуть: «Будет больно – скажи».
И все. Он двигает бедрами навстречу огромному как море наслаждению.
Юля не успевает ничего.
Не успевает сомкнуть бедра, и его пальцы оказываются там. Теперь Глеб знает, какая она уже мокрая. Ну и что!
Не успевает спросить. Почему ей должно быть больно. Не девочка давно уже. А потом…
Как больно! Потому что он, оказывается, везде такой огромный. А там… там – особенно! У Юли перехватывает дыхания от ощущения наполненности и растянутости. Он выбил из нее весь воздух, и она не может крикнуть, не может сказать, даже шепнуть не может. Как ей больно… А когда, наконец, дыхание возвращается к ней, то уже не больно. Приятно. Огромный, гладкий, горячий. Заполняет всю ее без остатка. Как это, оказывается, сладко. Юля чуть двигается, устаиваясь поудобнее.
– Тебе не больно? – сдавленный прерывистый выдох.
– Нет. А тебе?
– Пока нет. Но я схожу с ума.
И еще сильнее. Еще глубже. Хорошо. Хорошо. Ее пятки упираются ему в поясницу. Чтобы сильнее прижаться, раскрыться. Еще лучше. Она тоже сходит с ума.
– Юль, расскажи про него.
Ее всегда раньше после секса тянуло поговорить. Обязательно поблагодарить Вадима, рассказать, как ей было хорошо, и как он был хорош. Теперь даже смешно. Потому что глаза сами собой закрываются. И мир стремительно прощается с ней. Если бы не этот голос.