В золотых чертогах Валгаллы
Шрифт:
– Какие люди в Голливуде… Наконец-то. Приветствую. Юля, ты запрос из Центробанка видела?
Она вздрагивает. Даже не заметила, как в кабинет зашел шеф.
– Здравствуйте, Виктор Георгиевич. Нет, еще не видела.
– Та-а-а-а-к… Что такое?
– Ничего. Сейчас.
– Сейчас?.. – смотрит на нее изучающе. – Не похоже.
– Я сейчас… – произносит с нажимом, – посмотрю. Обязательно.
Он молчит какое-то время. А потом:
– Сначала в себя приходи! А потом – ко мне в кабинет.
За Тихоновым закрывается дверь. Юля опускает голову на руки.
Все она ему врала! Про любовь. И про ненависть – кто в этот бред поверит? Как он может ее ненавидеть, когда так любит, что больно?! Может быть, и стоит ее возненавидеть за всю ту боль, которую она ему причинила. За это холодное лицо и безразличный голос. За пустое «Прощай» и надвигающийся на него капот мерседеса. Может, и стоило бы, да он не мог. Не мог ненавидеть ее. Как можно ненавидеть того, кого так любишь?
А правда была в другом, очевидная правда. Она не смогла простить ему того, что увидела. Его измены. Почти… измены. Впрочем, будь он на ее месте… Если бы ОН увидел ее, целующей другого… Убил бы сначала, а потом бы вопросы стал задавать. Вот и она… убила его, как смогла. И уволилась назло ему. Смотри, дескать, Глеб Николаевич, что ты наделал. Изменил мне, предал, и с работы я из-за тебя ушла. Логики в этом нет никакой, кроме одного – сделать ему больно. Еще больнее. Так же, как он сделал ей. Черт! Он все-таки все непоправимо испортил. И после этого… Ему ведь как-то же надо жить дальше… Хоть и не хочется. Но – есть обязательства. У матери никого нет, кроме него.
Время течет густой смолой. Дни тонут в нем как доисторические комары. И остаются янтарными сувенирами. День без тебя. Еще день. Еще один. И еще. Вперед, шаг за шагом. Туда, вперед. В пустоту.
– Юленька, как ни прискорбно, но совещание с коллективом придется проводить тебе. Ты же понимаешь – вызывают в Центробанк.
– Да, конечно.
– Юлия Юрьевна! Отставь этот похоронный тон! Я не собирался тебя подставлять! О кадровых сокращениях и урезании премий я должен сообщать. И весь негатив от этого – мой. Но, ты же понимаешь…
– Я понимаю. Я с вами поделюсь потом… негативом.
– Юля! Не нервируй меня!
– Не буду.
– Уволю!!!
– Увольняйте.
Тихонов вздыхает.
– Юля, ну так нельзя….
– Виктор Георгиевич, я все сделаю. Езжайте, не беспокойтесь.
– Точно?
– Точно. Мне не трудно.
Это нетрудно. Что ей чужие ненавидящие взгляды? Что ей очередной шепоток за спиной: «Вот ведь стерва»? Извините, уважаемые, ничего личного. It’s a fucking business. Каков финансовый результат, таковы и меры. Они и так с Тихоновым бились с советом директоров до последнего. Убедили, что трудности банка носят временный характер, а вот собранный кадровый костяк профессионалов разбазарить нельзя ни в коем случае. Так что сокращения касаются в основном младших банковских служащих. А этих всегда новых набрать можно без потерь для дела. Только вот каждому его личные нужды гораздо важнее, чем
Глава 12. Охота Одина
Один одноглазый – один свой глаз он отдал Мимиру, чтобы испить из источника мудрости. Подобное самопожертвование во имя мудрости – не редкость для Одина. В частности, чтобы постичь силу рун, он, принеся самого себя в жертву, 9 суток провисел на стволе ясеня Иггдрасиля, прибитый к нему своим же копьём Гунгнир.
Вероятно, Один не нуждался в пище – ряд источников (в частности, «Сага об Олафе Святом») намекает на то, что он никогда не ест, а живёт лишь тем, что пьёт мёд или брагу.
Во время зимних бурь Один в сопровождении погибших в боях проносится в небе. Эти выезды носят название «дикой охоты».
– Юленька, королева моего сердца, здравствуй!
– Здравствуй, Булат, – и про себя: «Ну, какого черта тебе надо?!»
– Что-то ты не очень радостно меня приветствуешь…
– Занята немного, Булат.
– Понял. Я быстро спрошу, хорошо?
– Спрашивай.
– У тебя… приятель был. Доктор травматолог, здоровенный такой.
Внутри все цепенеет. Какого?!..
– Глеб, кажется, его зовут, – продолжает, как ни в чем не бывало, Булат.
– И что? – спрашивает осторожно, как сапер на минном поле.
– Беда у меня, Юлечка… – картинно вздыхает Сабанаев. Восточный мужчина, что с него взять – все через край. Да и не о нем сейчас речь!
– Конкретней!
– Колено порвал. Про то, как болит, и как я хромаю – не буду тебе рассказывать, ты ж, бессердечная, меня не пожалеешь… – пауза – Булат, видимо, все-таки надеется на какие-то комментарии с ее стороны. Не дождавшись, продолжает: – И есть у меня нехорошее чувство, Юль, что меня наши доктора Айболиты на бабки разводят.
– То есть?
– Ну, увидели, что клиент состоятельный и давай – вот такие надо анализы сдать, вот такое обследование пройти. То одно, то другое. И все это так не кисло стоит.
– Булат, тебе деньги нужны?
– Юля! – возмущается Сабанаев. – Ну как ты можешь?! Я не бедствую. И в состоянии о своем здоровье позаботиться. Но и непонятно на что не хочу деньги тратить. Я вот хотел с твоим… Глеб же он?
– Да, – умудряется ответить Юля. «Твой Глеб». Не ее. Да и не был никогда, наверное.
– Вот. Хочу проконсультироваться с ним. Он же лишнего мне не присоветует?
Юля молчит. Что сказать Сабаневу? Что она уже четыре месяца не видела его? Не слышала его голос. Всего четыре месяца без него. А сколько еще впереди…
– Юля!?
– Извини.
– Дай его телефон.
А почему и нет? Булат – владелец брокерской конторы, клиент состоятельный. Почему бы не помочь Глебу. Хотя бы так.
– Сейчас пришлю.
– Спасибо, Юлечка. Напомни мне, как его зовут полностью?