Вадбольский 3

Никитин Юрий Александрович

Я это время быстро-быстро просматривал захваченные из сейфа Шершня бумаги: четыре магазина на подставных лиц, две ремонтные мастерские, несколько складов, а также перечень мест, что отстёгивают десять процентов прибыли за «защиту».

Ещё куча закладных, с которыми нужно разобраться… хотя проще сжечь к чертям собачьим. Кто-то ощутит радость — избавился от кровопийцы, а кто-то потеряет фамильное золото, раз уж отдал этой сволочи, как в ломбард, в надежде, что потом выкупит.

Нет уж, мелькнуло у меня мстительное, все, что

принадлежало Шершню, загребу. Ну, пусть не все, но что смогу, то захапаю. Я человек очень бедный, особенно теперь, когда у меня дом на Невском и где-то имение, а денег на содержание нет. Почти нет, в банке крохи, а не деньги. С такими в Совет банка точно не примут.

Я отобрал часть бумаг, быстро накатал записку с указанием, что в подвале Шершня наркотики под видом мешков с мукой, а ещё приложил несколько расписок от торговцев, которых Шершень держал в кабале.

— Отнесешь это Антонину Дворжаку в департамент полиции, — напутствовал я Элеазара. — Прямо в руки, понял? Никому больше!.. Он поймет. И знает, как распорядиться.

— Понял, — сказал он, в глазах заметил хитрый блеск, решил, что у меня в полиции свои люди. — Ещё сделаю в точности!

— Возьми извозчика, — крикнул я вдогонку.

Хмурый и очень запоздалый осенний рассвет наконец-то озарил мир, а вместе с ним и Санкт-Петербург. Солнце угадывается сквозь толстые одеяла туч, на улицы вышли дворники, начали шуршать листьями и сгребать на широкие лопаты конские каштаны, время постепенно близилось ко второму завтраку…

Я насторожился, далеко впереди на улице показался автомобиль, мчится очень быстро в нашу сторону, крепкий середнячок, работает явно на кристалле.

Иван и Василий, даже не взглянув в мою сторону, перестали таскать вещи в дом, встали за железным кузовом так, чтобы не достали выстрелами, оба сразу вооружились для ближнего боя.

Доехав до нас, автомобиль встал, как вкопанный, так резко, что даже задом как бы взбрыкнул. Дверцы с обеих сторон распахнулась, слева с ленцой в движениях вышел рослый красивый юнош в дорогом костюме и длиннополом пальто, справа выметнулась в длинной юбке и короткой меховой пелерине молодая девушка в шляпке на пышной прическе и с яркой лентой вокруг тульи.

Я успел рассмотреть ярко-оранжевые волосы в крупных кудряшках, радостное лицо с веснушками и сразу же услышал восторженный вопль:

— Да он вылитый дядя Володя!

Она в мгновение преодолела разделяющие нас пять-шесть шагов, бросилась на шею, звонко чмокнула в щеку, отстранилась на вытянутые руки и всмотрелась сияющими глазами.

— Точно! Вылитый!

Я осторожно отцепил её руки с моей шеи.

— Простите, барышня…

Она спохватилась:

— Ой, я не представилась?.. Ой, как неполитесно!.. Прости, я Марчелла Лаперуз, твоя племянница. Что, забыл свою семью? Это вот твой племянник Вольдемар Лаперуз, сын твоей сестры Натальи Вадбольской……

Я смотрел с недоумением и в то

же время любовался её живостью, это целый вулкан эмоций, из нового потока слов понял, что из трёх дочерей Василия Игнатьевича и Пелагеи Осиповны две уже давно с семьями в Санкт-Петербурге. Оказывается, Пелагея Осиповна всей родне в Петербурге написала, что их младшенький сын отыскался, взялся за ум и теперь учится в Императорском Лицее, где взращивают будущих полководцев, дипломатов и государственных деятелей. И, если родня ещё помнит о родственных чувствах, то просьба приглядеть за ним.

Поздно собрались, мелькнуло со злой иронией. Наверняка Пелагея Осиповна отправила письма сразу же вдогонку за нами с Иваном. Но никто и пальцем не шелохнул, кому нужны лишние заботы? Да ещё если никакой выгоды, а только траты.

Я спросил с некоторой издёвкой:

— Тайком пришлось удирать из дома или как-то выпросила разрешение?

Она быстро зыркнула на меня, на миг запнулась, но тут же снова расцвела в сияющей улыбке.

— Да это неважно, я вырвалась, и я здесь! И как рада, как рада!.. Ох, ты не видел моего дядю Володю, вы с ним ну просто на одно лицо!

Её спутник, который Вольдемар Лаперуз, сопел всё громче и бросал на меня уже почти ненавидящие взгляды.

— Зайдете в дом? — предложил я. — Чаю, кофе?.. Наверняка остался ещё кусок пирога от вчерашнего ужина…

Она расхохоталась.

— Кусок вчерашнего пирога? Богато живешь!.. А мне сказали, сеном питаешься, в Сибири все бедные!..

— Точно, — сказал я. — Как церковные мыши.

— В церкви мыши толстые, — возразила она, — а вот ты… да ты просто великан! У нас только дядя Володя такой. И все у вас какие-то…

Гвардейцы, видя, что опасности нет, продолжили перетаскивать вещи, оба этажа нашего маленького домика уже забиты под крышу, даже чердак заполнен, а по лестнице можно передвигаться только боком и прижимаясь к стене.

Все рослые, как сразу отметила эта Марчелла, не зря же из Преображенского полка, куда с ростом меньше, чем метр восемьдесят пять не берут, а на моих зельях ещё и могучие, плечистые, силой и удалью так и пышет от каждого, особенно после такой блестящей и молниеносной операции.

Вольдемар, конечно, помельче, что и понятно, от Вадбольских в нём только половина генома, хотя выглядит неплохо, хорошо сложен, не толстый, хотя морда уже пухлая, как сдобный пирог.

Мои на меня поглядывают в нетерпении, автомобили загружены так, что и палец не всунуть, даже телеги, которые снарядил запасливый Иван, тоже загружены доверху.

Пора отсюда сваливать, повернулся к радостно улыбающейся, словно ясное солнышко, Марчелле.

— Слушай, — сказал я, — хочешь помочь своему найденному родственнику?.. Я сейчас в процессе переезда, понимаешь?.. Нужно на новом месте расположить мебель, а ты, вроде бы, женщина, значит, в этом разбираешься лучше всех на свете!..