Вадбольский 3

Никитин Юрий Александрович

Иоланта горестно вздохнула, Анна тоже перестала улыбаться, только выражение лица Дроссельмейер не изменилось.

Я вздохнул, сказал вежливо:

— Спасибо, что посетили мой дом. Я счастлив! Вопрос вдогонку, вальс уже танцуют?

Глориана отрезала со всей надменностью:

— Этот непристойный танец недопустим в приличном обществе!

— Почему? — удивился я.

— Кавалер должен касаться только руки партнерши, — отрезала она строго, — а не обнимать за талию!

Я охнул.

— Ни фига себе суфражизм!.. Ну ладно, я вас провожу, а

сам посмотрю ещё, как правильно танцевать вальс… А вдруг где-то придётся. Я суфражист, мне вальс танцевать можно.

И тут же врубил вальс в исполнении чемпионов мира по бальным танцам, вальс всё-таки бальный, хоть и весьма вольный.

Стена исчезла, вместо неё пара танцоров в центре хорошо освещённого зала начала танцевать безумно красивый и элегантный вальс, даже чуточку чопорный. Всё четверо моих гостий застыли на выходе, косясь на экран и с сильнейшей завистью поглощая отточенные и безумно красивые па танцоров, а я кашлянул и сказал громко:

— О, шофёры уже распахивают дверцы автомобилей!

Мне кажется, меня готовы были убить, но светскость и церемониальность победили, все четверо задрали носы и вышли, даже когда спускались по ступенькам во двор к своим автомобилям молчали, и только садясь в авто, Глориана царственно велела:

— Отоспитесь, Вадбольский! Завтра тяжёлый день.

Я ответил с почтительным поклоном:

— Как скажете, ваша светлость!.. Вам тоже… хорошо выспаться и ни о чем лишнем не думать!

Автомобили один за другим покинули двор, ворота снова захлопнулись. Я бегом взбежал по ступенькам, в оставленном суфражистками зале сидит Марчелла и, не дыша, смотрит вытаращенными глазами на стену, превращённую в экран.

— Что они делают… что делают!

Я хмыкнул.

— За это деньги получают, всю жизнь дрыгоножеству учатся. Нам так не отжарить… да и надо ли? А кто будет промышленность развивать, медицину поднимать, сельское хозяйство возрождать, железных дорог в стране мизер… да много чего нужно более важного, чем всякие там телодвижения!

Она прошептала, не обрывая зачарованного взора от экрана:

— Но как красиво…

— Красиво, — согласился я. — Сам любуюсь. Но инженер важнее танцора. И нужнее.

Она поморщилась.

— И ты такой же зануда, как родители.

— Тебя довезти? — спросил я. — Ещё раз спасибо, что выручила.

Она отмахнулась.

— Мой автомобильчик не заметил? А шофёр у меня свой, не выдаст.

Глава 12

После отъезда суфражисток перевёл дух, всё обошлось, со стороны Глорианы хоть и веяло грозой, но удара молнией не последовало. Возможно, и она сожалеет, что в процессе эволюции бакулюм был потерян.

Вообще-то в его потере виновата моногамия, это огромная, очень огромная потеря, которую не оплакивают только те неграмотные, которые не понимают даже, чего лишились.

Бакулюм есть почти у всех обезьян, вообще у животных, которые придерживаются полигамии, у моржей бакулюм достигает семидесяти сантиметров, вот уж кого эволюция любит.

Уверен,

если бы кроманьонцу предоставили выбор: мозг или бакулюм, он только бы чуть поторговался насчёт размеров, но и сейчас, уверен, большинство мужчин выберут бакулюм, как выбирают шашлыки и вискарик вместо высшего образования.

Ладно, вернемся к нашим баранам. Как только гостьи скрылись на своих элегантных автомобилях, я передал своим гвардейцам винтовки Бердана, показал, как пользоваться, один из винчестеров оставил себе для изучения, есть идея, как без особых трудов перестроить под точность и дальность стрельбы, а также добавить скорострельности.

Иван Бровкин сегодня подошел и, оглянувшись по сторонам, сказал шёпотом:

— Ваше благородие, разрешите обратиться?

Я усмехнулся.

— Обращайся сразу, мы не в армии.

— Я вчера сглупил, не стал обходить по длинному коридору и выпрыгнул из окна второго этажа, силушка играла, дурь в голову ударила…

Я буркнул:

— Ничего не сломал?

Он помотал головой.

— Чую, могу и с третьего так же, но тут такое дело…

Он закатал рукав и показал багровый вздутый шрам на руке от запястья и до локтя.

— Напоролся на кол в тыне, руку распахал, как сохой. Стряпуха остановила кровь, перевязала, сказала, сегодня менять повязку.

Я сказал хмуро:

— Никому ни слова, понял? Наши все такие, а чужие пусть считают нас хилыми и слабыми. Если что, нарвутся. А если будут знать, то пошлют самых лютых бойцов.

Он с облегчением выдохнул.

— Как же мы надеялись, что и с нами будет, как с Василием! И вот оно…

— Ещё не то вас ждет, — сказал я зловеще. — На днях поедем смотреть моё поместье. Не знаю, что там и как, но надо быть наготове. Ещё выделю по кувшину, чтоб на этой неделе всё до капли выдули!

Он сказал обеспокоенно:

— Ваше благородие, это ж какие деньги на нас тратите!

— Ничего, — сказал я тем же зловещим голосом, — такую же и службу стребую!

Он улыбнулся, похоже, не поверил в мои строгости, пока что служба очень даже мирная, даже с Шершнем, судя по рассказам, разделались подозрительно легко.

Я закрылся в кабинете, напоминая себе, что я неплохо продвинулся в укреплении организма, но почти ничего не сумел в области магии. А у магов половина всех усилий уходит на создание силовых щитов из энергии Щели. Не тех щитов, что держат в левой руке, а призрачных, что либо отражают пули и стрелы, либо поглощают, но сами из-за ударов быстро разрушаются.

Мощь магов прежде всего в том, каким по прочности щитом могут окутаться. Говорят, что архимаги в состоянии создать щит, который из пушки не прошибить, но такого никто не видел, хотя, думаю, возможно, только энергии сожрет немеряно.

Второе, в чем маги постоянно упражняются — регенерация. Умение на ходу заживлять мелкие раны — это самое важное. С тяжёлыми сложнее, приходится выходить из боя, но это ненадолго, несколько часов и всё: сломанные руки-ноги, снова в порядке, ребра тоже срослись, готов в бой снова.