Вадбольский 5
Шрифт:
— Как мне добавить скорость обработки данных?
— Ты и так в миллион раз меня быстрее, — сказал я чуточку ревниво. — Придумаем, что с ними делать. С неандертальцами же придумали? С их потомками тоже разберёмся.
О моих возможностях создавать иллюзорные объекты с крепкой ППН никто из врагов не знает. Я в прошлый раз создал валун на шоссе прямо перед авто, тогда преследователи резко свернули в кювет, чтобы не столкнуться, но валун исчез раньше, чем их машина начала кувыркаться.
Теперь знают, надо мчаться сквозь все недостойные мужчины иллюзии, и будет
Некоторое время обыгрывал варианты, как расправлюсь с преследователями. С одним автомобилем легко, с двумя сложнее, но всё решаемо, но три…
— Наблюдай, — велел я. — Сейчас они как?
— Ещё далеко.
— Приблизятся, — сказал я, — посмотрим. Городок уже близко?
— К вечеру будем.
Иоланта продолжала щебетать:
— … и хотя Сенат не замечает суфражизма, но мы начинаем расширять движение, создаём ячейки в других городах, пропагандируем наши справедливые требования…
А вопрос не нов, мелькнула мысль. Ещё в идеальном государстве Платона женщины не только равны мужчинам во всём, но даже занимаются военным делом, а ещё входят в число правителей государства! Но первой феминисткой считается Абигейл Смит Адамс, что заявила на весь мир: «Мы не станем подчиняться законам, в принятии которых не участвовали, и власти, которая не представляет наших интересов!». И что? Воз и ныне там.
Во Франции ещё в прошлом веке Олимпия де Гуж представила революционному Национальному собранию «Декларацию прав женщины и гражданки», в которой требовала полного равенства с мужчинами. Увы, Национальное собрание отправило её на гильотину, как и ряд наиболее яростных суфражисток.
Правда, в Англии несколько лет тому суфражистки всё же добились Акта об опеке над детьми, впервые закрепляющего за женщиной хоть эти права, но в мире подвижек особенных нет, хотя волна женского протеста нарастает во всех странах Европы.
На их фоне Россия — тихое болото, разве что пальцем покрутят у виска, дескать, ишь чего дурные бабы восхотели, забыли, что «бабе дорога от печи до порога». Так что да, Глориана, Иоланта, Сюзанна и прочие активистки — героини, им уже перепадает на орехи, а перепадёт ещё больше. Слава Богу, мы не Франция.
Я молча кивал, а у самого в черепе крутятся, отпихивая один другого доводы, как убедить суфражисток, в первую очередь Глориану, отказаться от эффектных походов в Щели, а заняться более нужными и понятными делами, как вот сумел занять Сюзанну Дроссельмейер.
— От Питера до оранжевой Щели, — рассказывала Иоланта с жаром, — да еще по такой скверной дороге ехать и ехать, потому Глориана заранее велела отыскать в городке приличную гостиницу и забронировать в ней номера на пять человек. Как минимум, на сутки, а там будет видно.
— Прекрасно, — сказал я, — поужинаем в номерах?
Иоланта посмотрела на меня очень выразительным и понимающим взглядом.
— И
Последнее произнесла совсем уж мечтательно, хотя танцует почти каждый день на уроках танцев, но одно дело танцевать даже в императорском зале под строгим надзором старших, другое — без навязчивой опеки, когда какое-то па можно пропустить или сделать несколько вольнее…
В город въехали уже по темноте, я периодически связывался с Матой Хари, пока она не сказала:
— Шеф, вы мне не доверяете?.. А ещё венец творения!..
— Потому и венец, — напомнил я. — Иосиф Виссарионович сказал: доверяй, но проверяй!
— Я не спускаю с них глаз и лазерного прицела. Чуть что — и вас предупрежу, и сама… приму меры.
— Будь гуманисткой, — предупредил я. — Убитых допрашивать можно, но трудно и некрасиво…
Сказал и ужаснулся, это же я, который котят подбирал и щеночков приносил домой, плакал в детстве, что львам разрешают в национальных парках ловить и кушать бедных оленей, в студенчестве хотел бросить универ и поехать в Африку мирить задравшихся между собой готтентотов и бушменов.
Но вот спокойно просчитываю, как всю погоню убить, чтобы один, пусть покалеченный и стонущий, остался для допроса. И допрашивать буду, смиреннейший ботан, без всякой гуманитарности, будто это не я читал «Философию права» Гегеля.
Широк человек, скажет Федор Михайлович, широк!.. Сам тогда ужаснулся и добавил опасливо: «я бы сузил», но тут ошибочка, суженные не прошли бутылочное горлышко эволюции, а я, выходит, из тех, кто протиснулся на эту сторону. Так что могу в морду, могу «ручку пожалуйте».
Иоланта расстелила на коленях карту, красочную и на полотняной основе, сказала водителю весёлым голосом:
— Прямо по центральной!.. Там единственная в городе гостиница.
Городок, как и всё на Руси, засыпает с приходом темноты, автомобиль уже еле ползёт, протискиваясь по тесной дороге между оставленными у обочин колясками, каретами и бричками, явно не у всех здесь помещения для повозок.
Впереди забрезжил слабый свет фонаря, автомобиль чуть прибавил скорость, наконец-то вырисовался из темноты двухэтажный дом, приземистый и растянутый в стороны, больше похожий на барак.
У входа слабо светит единственный фонарь на деревянном столбе, хотя их два, но на другом нет даже металлического ящичка для свечи.
В сторонке от входа четыре автомобиля, три из них принадлежат нашим суфражисткам, ещё трое саней приткнулись неподалёку и один обшарпанный тарантас.
Иоланта тоже сразу заметила, сказала, весело блестя глазками:
— Девочки нас опередили!.. Поспешим, пока не улеглись!
Толкнув входную дверь, оказались в фойе, хотя какое на фиг фойе, даже не холл, а что-то вроде тамбура между жилыми помещениями и холодной улицей, типа атриума или деревенских сеней, что вообще-то одно и тоже, но с фойе вместо сеней можно повысить цену за номера.