Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни

Гриффит Джордж

В то утро я увидел ее девушкой, полной невинности и детского удивления. Вечером я встретил царицу, сидящую на самом древнем троне в мире и носящую эмблемы царской власти, по сравнению с которыми все остальные знаки отличия были лишь игрушками вчерашнего дня. Когда мы шли по залу, жрецы с обеих сторон, низко кланяясь нам, бормотали:

— Да здравствует Амемфис, верховный жрец Амона-Ра, владыка святых тайн Исиды! Славься, пришедший из чертогов Осириса и страны теней Аменти! Добро пожаловать в Египет в час нужды!

Слова произносились монотонным хором тихих бормочущих голосов и волнами терялись в сумраке огромного

зала, но от Клеопатры не донеслось ни звука, ни знака. Она неподвижно сидела на троне, как воплощение женской красоты и царского достоинства, и глядела на меня твердым, неизменным взглядом, который приковывал магией чудесного света, сиявшего в ее глазах, и, казалось, проникал мне в самую душу и воспламенял ее славой, как какая-нибудь красивая мечта о победе и империи. Но ни приветствия, ни узнавания не было ни в ее глазах, ни на ее устах.

Они поставили для меня кресло напротив нее на другом конце двух рядов жрецов, и Амемфис, стоявший посредине лицом к Клеопатре, поднял руки к эмблеме над алтарем. Все жрецы склонили головы, и в течение многих минут стояла такая полная и торжественная тишина, что я едва осмеливался дышать, чтобы не нарушить ее. Потом Амемфис опустил руки и занял свое место по правую руку от трона. Он сказал:

— Жрецы Исиды и посвященные в святые таинства, вы, все еще верные делу древних богов и нашей святой матери Исиды, которой мы молились в той тишине, в которой говорит сердце, когда уста закрыты, я рассказал вам чудесную историю о том, кто с позволения Осириса вернулся прошлой ночью из обители мертвых и был приведен моей почтенной рукой обратно в мир живых.

Как ни чудесно его пришествие, оно не является неожиданным ни для меня, ни для вас, братья мои, ибо звезды, золотыми буквами которых написаны судьбы людей и империй, поведали нам, что мир быстро приближается к поворотному моменту в истории человечества. Мы, для кого знания столь же понятны, как иероглифы на стенах наших храмов, знаем, что весь мир бессознательно ожидает прихода того, кто сокрушит мощь угнетателя и снимет его ярмо с усталых шей покоренных народов.

И куда же должен прийти такой человек, как не в древнюю страну, откуда возникло все, что мир знает об искусстве, оружии и мудрости? Судьба Египта висит на волоске. Разве чудо, сотворенное вчера ночью, не имеет значения для нас и для этой святой земли Хем?

Он замолчал на мгновение, и снова на нас обрушилась торжественная тишина. Затем, обратив на меня глаза, пылающие огнем пророчества, он продолжал:

— А для тебя, о пришелец из далекой страны, этот смысл, конечно, не так уж сложно отыскать. Здесь в госпоже Клеопатре ты нашел, как сам сказал, живой образ той, что была твоей царицей-воительницей в Армене, и твоей Савской невестой, которую смертоносная рука ее лживого двойника вырвала из твоих рук в самый час неуловимого блаженства. Кто скажет, что боги не имеют в своем сердце желания дать тебе здесь, в Египте, то, что они отняли у тебя в своей непостижимой мудрости среди песков пустыни Ашшура и в твоей брачной комнате в Сабее?

Он снова умолк, и опять наступила тишина. Все взгляды были обращены на меня, но я не видел ничего, кроме двух светящихся глаз, которые глядели на меня из-под Змеиной короны. Тогда какой-то дух освободил мой язык, я поднялся на ноги, вынул меч, поцеловал золотую рукоять и воскликнул:

—

Если это так, то клянусь священной сталью, которую боги передали мне в руки в Армене и которая была освящена устами той, чье последнее воплощение теперь, похоже, восседает передо мной, клянусь, что, однажды выхватив эту сталь ради Египта и для нее, я никогда больше не вложу ее в ножны, пока не одержу победу, или пока смерть не выбьет ее из моей руки!

Я поднял меч вверх, и, пока я держал его так, сверкая им в свете ламп, Амемфис повернулся к Клеопатре и снова заговорил:

— А тебе, о царица, несравненная среди женщин и последняя надежда священной земли, не кажется ли тебе, что боги послали тебе из чертогов Аменти одновременно и защитника, и достойного супруга, героя, только что вышедшего из лона Осириса? Где среди всех царей земли ты найдешь того, кого боги удостоили такой же судьбы, кто никогда не был рожден женщиной и кто может справедливо заявить о своем происхождении со звезд? Кто будет сильнее его, чтобы отвоевать твой законный трон крепким мечом и посадить тебя на него не как вассала надменного Рима, а как царицу по твоему царскому праву и по праву, которое он завоюет для тебя в битве?

Он замолчал, и снова ужасная тишина обрушилась на нас, стоявших перед алтарем среди мрака огромного храма, а затем из тишины донесся голос, такой нежный и в то же время такой пронзительный, словно это был голос самой Исиды, говорившей с нами со звезд:

— Мне не дано знать того, что в сердцах богов, но, если бы я ясно знала их волю, я бы исполнила ее, хотя бы это стоило мне всех земных радостей и всего того, на что надеются смертные между колыбелью и могилой. У богов есть голоса. Пусть скажут, и я повинуюсь.

Прежде чем шепчущее эхо ее слов затихло среди колонн, бледная дымка света озарила мрак в другом конце храма. Он становился все ярче и ярче, пока пламя ламп не потускнело и не померкло перед ним. Затем посреди него появились движущиеся фигуры, которые вскоре приняли определенные, но быстро меняющиеся формы.

И снова на глазах изумленных жрецов и той, что просила о знамении, я во главе конницы Армена проскакал сквозь разбитое войско Ашшура, и Илма пронеслась в колеснице, как сияющий ангел разрушения по широкой красной дороге, которую я расчистил для нее три тысячи лет назад. Снова Армен и Ашшур встретились лицом к лицу под стенами Ниневии. Башня Бэла снова содрогнулась до основания и с грохотом рухнула на землю. Я снова стоял рядом с Циллой перед троном Соломона и снова с обнаженной сталью в руке я глядел на Балкис в свадебной комнате.

Видение исчезло так же бесшумно, как и появилось. Я повернулся и посмотрел на Клеопатру. Она встала с трона, бледная как смерть, и темными горящими глазами глядела в пустой мрак. Затем она повернулась и, протянув руки к эмблеме над алтарем, сказала голосом, который сладко дрожал в тишине:

— Благодарю тебя за знамение, святая мать Исида! Ты открыла мне путь судьбы, и я пройду по нему до конца, и если я дрогну или сверну в сторону, то пусть все мои надежды на земное счастье рухнут, пусть я умру от своей же руки в высший час отчаяния, и пусть божественные судьи найдут меня недостойной, когда я предстану перед Невидимым в чертогах Осириса! Так клянусь я, и какова моя вера, такой да будет милость твоя или суд твой, о святая мать Исида!