Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни
Шрифт:
Я опустил ее на землю, и она, закатав струящийся рукав белого шелкового платья, мило дулась, глядя на следы, оставленные моими ручищами на ее нежной белой коже. Жрец тоже набрался храбрости, увидев, как я стою в немом изумлении и перевожу взгляд с одного на другого из этой странной несообразной пары — морщинистого старика с длинной седой бородой и бритой головой, и прелестной девушки, только распускающейся в первый нежный румянец женственности, той несравненной девушки, которую еще несколько лет превратят в женщину, что будет держать судьбы мира в своей ладони и плавить судьбы народов в огненном горниле своих страстей, как на том роковом знаменитом пиру в Тарсе, когда она расплавила бесценную жемчужину в кислоте своего кубка.
Он
— Я не знаю, должен ли я обращаться к тебе как к человеку или как к большему, чем человек, ведь ты явился из тени в богоподобном образе и говоришь на языке древних богов — языке, который известен только посвященным в святые тайны нашей матери Исиды, и все же…
— И все же, добрый друг, кто бы ты ни был, — сказал я, немного резко обрывая его речь, так как я не только был голоден и хотел пить, но и был почти гол, и, хотя в ранние дни мира у нас почти не было ложного стыда, модного сейчас, за то, что было сделано по славному образу вечных богов, все же, хотя бы ради компании, я хотел быть одет. — На самом деле, я такой же человек, как и ты, поэтому давай обойдемся без церемоний. Если у тебя есть еда, вино и одежда под рукой, поверь мне, сейчас я оценю их выше, чем длинные придворные речи, а потом, когда я съем кусок хлеба и выпью глоток вина, мы сможем поговорить, если захочешь, потому что у меня есть о чем тебя спросить.
— А у нас есть еще больше вопросов к тебе, самому удивительному из всех пришельцев в мир живых людей, — вмешалась та, что называла себя Клеопатрой, когда старик вышел из комнаты, чтобы вскоре вернуться с тарелкой хлеба, фруктов и серебряным кувшином доброго красного вина, которым я быстро и полно воздал должное. Пока я ел и пил, старик покрыл меня длинным льняным плащом, а я с бесконечным удивлением смотрел в эти роковые глаза, которые должны были соблазнить Антония с престола мира, а в час ее падения смело смотреть в глаза судьбе.
— А теперь, — сказал я, немного поев, а больше попив, — где я, и как живет мир с тех пор, как эта девушка, которая теперь называет себя Клеопатрой, была Балкис, царицей-близнецом Сабеи с моей милой Циллой, которую она убила из любви ко мне, и с тех пор, как жизнь покинула меня в тот момент, как я собирался убить ее за ее грех? Правит ли еще Соломон в Иерусалиме, а Тигр-Владыка Ашшура вернулся с венком победы на мече, который я дал ему в качестве части цены Циллы? Ниневия все еще владычица мира, или выскочка Вавилон оспаривает у нее место империи?
Чем больше я говорил, тем больше удивления было в их распахнутых глазах. Когда мои вопросы закончились, Клеопатра кивнула жрецу и почти прошептала, настолько она была поражена:
— Расскажи ему, Амемфис, ты разбираешься в этих вещах лучше меня. Боги, вот это чудо!
— Чужестранец… нет, в десять раз больше, чем чужестранец, поскольку ты пришел не только из других стран, но и из далеких веков, — начал жрец таким голосом, каким он мог бы обращаться к своим богам, кем бы они ни были, — ясно, что паутина, которую богиня Хатор плетет на станке времени, сильно разрослась, и что многие поколения людей были призваны в чертоги Осириса с тех пор, как ты впал в тот таинственный сон, из которого, по какой-то темной причине, известной только богам, я своим простым искусством вызвал тебя.
От Ниневии остались лишь название и куча развалин, затерянных в песках пустыни, а тот Тигр-Владыка, о котором ты спрашиваешь, забыт. Когда пала Ниневия, поднялся Вавилон, и он тоже пал в свою очередь. Мидяне повергли его в прах, а македонский царь покорил мидян. Тот македонец триста лет назад основал город Александрию, ныне главный в земле Египетской, а его потомок Клеопатра сидит сейчас перед тобой.
Мудрость Соломона жива, но сам мудрец уже тысячу лет как превратился в прах, а в Салеме правит римский наместник. Империя Александра простиралась с Востока на Запад, но ее больше нет; мир много раз
Приходят и уходят люди, возникают и рушатся империи, а поток веков течет медленно и бесстрастно, как наш вечный Нил, затопляя все, кроме могучих храмов Хема, которые были стары, когда твоя Ниневия была еще молода, и которые будут существовать до самого конца времен.
— Однако, — сказал я, нарушая торжественное молчание, воцарившееся между нами, когда он закончил, — я говорил только об одной Ниневии. Но еще раньше я видел другой город, место которого было забыто во времена Тигра-Владыки, город самого Нимрода, рядом с которым стояла башня Бэла, вершина которой достигала неба, и которая пала под ударом небес в тот самый миг, когда Нимрод пал под моим копьем. Но хватит рассказов, которые, не сомневаюсь, звучат для вас, как басни человека, только что очнувшегося от пьяного сна. А теперь скажи мне, прошу тебя, как я попал в Египет, ведь я помню, как проплыл его мимо Пелусия, как он тогда назывался, в Красное море, когда Соломон был царем в Салеме.
— Все это так удивительно, нет, невероятно, я бы сказал, если бы не знал, что душа человека — это искра вечного огня и что для богов нет ничего невозможного! — ответил Амемфис, медленно качая головой, как будто его сознание блуждало в лабиринте недоумения. — Но твое появление здесь легко объяснить, для этого хватит нескольких слов.
Более ста лет тому назад, как написано в книге моего прадеда Аменофиса, флотилия египетских галер, возвращавшихся из Индии через Красное море, из-за внезапного шторма была вынуждена искать убежища в старой, полуразрушенной гавани далеко на юге Аравии. Анати, племянник Аменофиса, командовавший одной из галер, высадился на берег со своими людьми и за гаванью нашел развалины заброшенного города, и они начали искать в них сокровища, как обычно делают моряки в подобных случаях. Лишь одно здание из тех, что когда-то составляли великий город, осталось целым и невредимым. Это был огромный мавзолей, построенный в форме квадрата, углы которого указывали на север и юг, восток и запад.
После больших трудов им удалось проникнуть внутрь, и там они нашли три саркофага из черного полированного камня. Они вскрыли их и обнаружили в каждом герметично запечатанный гроб из чистого серебра. Их они тоже открыли. В двух лежали украшения из золота и драгоценных камней и несколько костей, которые рассыпались в пыль у них на глазах. В третьем они нашли тебя, покоящегося как в глубоком сне, нетронутого рукой времени, в доспехах из стали и золота, и с большим мечом, лежащим на твоей груди, твои руки были скрещены на его рукояти.
Ты выглядел таким живым, что они долго боялись прикоснуться к тебе, но, в конце концов, привезли тебя, гроб и все остальное обратно в Бубастис, где Аменофис услышал о чуде от своего племянника и купил тебя. От него по наследству ты достался мне как фамильная реликвия, несомненно, самая чудесная из всех, когда-либо бывших у людей, а я, после многих молитв царственной дочери Авлета, моей ученицы в мистериях, сделал то, что с помощью Амона-Ра вернуло тебя к жизни.
В ту ночь мы долго разговаривали на языке, который тогда был утраченным языком Хема, известным только жрецам древней веры Исиды, в то время широко отвергаемой из-за отступничества и ухода людей к пантеонам Греции и Рима. За исключением меня, Клеопатра была единственной не урожденной египтянкой, кто разговаривал на этом языке, потому что Амемфис научил ее древнему языку в обмен на торжественную клятву, что, когда она станет настоящей царицей, а не на словах, она изгонит Сераписа и ложных богов Греции и восстановит Царицу небес на ее законном месте во всех верхних и нижних землях Египта.