Вам письмо от Ворчуна
Шрифт:
— Не надо, я справлюсь, — говорю я и чувствую себя довольно неуверенно.
— Нет, я сам, — и проходит мимо меня прямо в гостиную.
Гм, что происходит?
Я закрываю дверь, возвращаюсь и вижу Калеба, который стоит на одном колене на полу, опираясь на другую ногу, и открывает банку с краской, а затем погружает в нее палочку, чтобы хорошо перемешать.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
— Помогаю тебе.
Да, теперь я вижу, что происходит что-то странное.
— Разве тебе не нужно быть в магазине стройматериалов?
— Джимми вышел
— Прекрасно, но мне действительно не нужна помощь.
— Я не спрашивал, нужна она тебе или нет, — Калеб поднимает с пола кисточку и валик. — Ты хочешь окрашивать стены или обводить края?
— И то, и другое, потому что я могу сделать это сама.
— Ладно, тогда я займусь краями, — отвечает он, совершенно не принимая во внимание мой ответ.
Я растерянно смотрю, как Калеб наливает краску в большую кюветку, а затем еще немного в маленький сосуд для себя. Он берет кисточку и идет к стене, начинает наносить краску, обводя край косяка.
— Калеб, серьезно, что ты делаешь?
— Твои братья вернутся на Рождество? — спрашивает он.
— Нет, Бэннер и Райот остаются в Чикаго на… погоди, почему я вообще на это отвечаю? — уперев руки в бока, я постукиваю ногой по полу. — Калеб, почему ты здесь?
— Разве это не очевидно? — спрашивает он, продолжая красить. — Стараюсь напомнить тебе, что я хороший парень, что люди порой ошибаются, и, хотя я знаю, что нашу страницу мы пролистали, однако не хочу, чтобы ты чувствовала себя некомфортно, живя здесь, — он оборачивается и смотрит мне в глаза. — Я не знаю причины, почему ты вернулась сюда, Нола, но знаю, что ты заслуживаешь счастья, и отказываюсь быть человеком, мешающим тебе быть счастливой. Понимаю, достаточно неловко опять оказаться вместе в одном городе, поэтому хочу сделать это пребывание менее неловким.
Гм, ну, это действительно кажется очень взрослым поступком.
То ли из-за радостной праздничной атмосферы вокруг, то ли из-за искреннего взгляда его глаз, но лед в моем сердце понемногу тает.
— А… что ж… спасибо.
— Пожалуйста, — усмехается Калеб. — А теперь бери валик. Я сам не буду красить.
— Ладно, подожди секунду, — говорю я и перевожу дыхание после приступа смеха. — Не может быть.
Калеб кивает и проводит кистью по плинтусу.
— Мне хотелось, чтобы этого никогда не случалось, но это правда. Когда в прошлом году я помогал устанавливать декорации для летней театральной программы, мои штаны зацепились за гвоздь. Я не заметил этого и вконец разорвал их, но так и остался стоять и светить нижним бельем.
Я наклоняюсь и взрываюсь искренним смехом.
— Боже мой, прямо при детях?
— К сожалению. Разгневанные родители прислали мне кучу писем. Очевидно, в этом году меня уже не просили помочь, и, если честно, летняя программа была не такой классной, как обычно, а все потому, что мои изделия из дерева не использовали во благо.
— Из страха, что ты покажешь всем свое дерево.
Он
— Они увидели только белье и даже его не смогли рассмотреть, потому что мои слишком белые ноги, видимо, ослепили их.
— Скорее всего, — хихикаю я.
— Ладно, я своей историей поделился, а теперь ты расскажи мне, что самое унизительное случилось с тобой, пока ты была в Нью-Йорке.
— Дай подумать, с чего же начать? — спрашиваю я и набираю больше краски на валик. — Как-то я приняла пожилого господина за того, с кем должна была пойти на свидание вслепую, и проговорила с ним пол часа. А позже получила сообщение от своего настоящего потенциального кавалера, который писал, что он расстроен, потому что я его бросила. Старик чмокнул меня в губы и улыбнулся, когда я быстро удирала от него.
— О нет.
Я пожала плечами.
— Оказалось, что у них одинаковые имена. Меня подставил коллега, потому что не показал никаких фотографий. Еще был случай, когда мне поручили помочь маме моего парня на кухне в День благодарения. Семья была одержима бабушкиным чизкейком, и это был последний бабушкин День благодарения. Она имела достаточно энергии, чтобы в последний раз приготовить его. Меня попросили вытащить его из духовки, но я не знала, что он в форме для выпечки, поэтому попыталась вытащить его из нее, чтобы переложить на тарелку, сжала — и весь святой чизкейк разлетелся по духовому шкафу.
Калеб медленно кивает, широко открыв глаза.
— Не-е-е-т.
— Да, — киваю я. — В тот вечер парень порвал со мной. Я его не винила. Мне тоже не хотелось еще раз оказаться рядом с его семьей.
— Ого, похоже, это хуже, чем оказаться без штанов перед детьми.
— Только немного.
— Стоп, миссис Джинджерфилд дала тебе, и только тебе, рецепт своего знаменитого чатни?
Калеб кивает. Мы сидим посреди гостиной и отдыхаем от работы.
— Почему?
— Я сделал ей качели на крыльце. Она хотела заплатить мне, но я сказал, что не нуждаюсь в ее деньгах, а просто хочу убедиться, что ей будет комфортно наблюдать за окружающим миром с качелей. И она подарила мне коробку. Внутри коробки была еще одна коробка, — я смеюсь. — А в этой коробке был конверт.
— Только не говори, что она дала его в таком виде!
— Вот именно, — отвечает он. — А в конверте была ламинированная открытка, бережно завернутая в салфетку. И на той открытке был рецепт ее чатни.
— Не могу в это поверить. Она ни с кем не делилась этим рецептом. Что ты с ним сделал?
— Ну, я завернул его обратно в салфетку, положил в конверт…
— А потом обратно в коробку, и тогда в другую коробку, — продолжаю я.
— Именно так, тогда взял ту коробку и положил ее в еще большую коробку.
— Ты шутишь, — говорю я и с трудом пытаюсь сдержать смех.
— А тогда положил ее в депозитный ящик в банке, за который плачу десять долларов ежемесячно.
— Серьезно?