Ван Ван из Чайны
Шрифт:
— Что ты себе позволяешь, однорукий кретин?! Да ты знаешь, чья это дочь? Мой сын — богатый человек, и не твоему слабоумному племяннику из нищей семьи осквернять прекрасный лотос милой Лифен!
— Не позорь меня, старуха!!! — густо залившись краской, взревела оказавшаяся Чжоу Лифен соседка и с неожиданной для такой комплекции быстротой убежала в сторону огорода.
— Торгаш и капиталист твой сынок, эксплуататор трудового народа, — приложил отца девчушки Вэньхуа. — Да его из Партии выгнали за то, что заставлял своих работников ползать на коленях!
— Эти ленивые свиньи не
— Проверила бы ты лучше, чем занята внучка, Ланфен, — подключился Ван Дэи. — Твой козел славится похотью на всю провинцию, и настолько прекрасный лотос как у жирной Лифен точно не упустит!
— Вонючие, нищие, ленивые мужланы! — выплюнула милая старушка Чжоу Ланфен и аккуратно закрыла окно изнутри, не забыв погрозить нам кулаком.
Я к этому моменту уже успел спрыгнуть с телеги и открыть ворота. Довольный перепалкой отец завел трактор, и мы въехали во двор. Пусто и тихо — дамы за исключением глухонемой бабушки сейчас снова на полях, а Джи Жуй в силу своей особенности перебранку с соседкой и треск трактора не слышала.
— Сходи, передай бабушке, чтобы отогнала коз в загон, — велел мне Ван Дэи. — И вынеси еду сюда — подкрепимся на свежем воздухе.
Команду он отдал, принимая кабачки из руки стоящего в телеге Вэньхуа. Я зашел в дом, не забыв снять запачканные землей сапоги, успел порадоваться отсутствию усталости — какая-то есть, но я хоть марафон готов сейчас пробежать! — и нашел бабушку Джи на кухне, на глухонемом языке объяснив ей задачу.
Покивав, она отправилась одеваться, а я потрогал вкусно пахнущую кастрюлю на плите — горячая, но прихватки надевать смысла нет. Взяв кастрюлю, я понес ее во двор, где получил от китайского папы дополнительные указания — не пачкать тарелки, а просто принести из дома ложки, пару пиалок — распивать самогон культурно, а не из горла — и не жалеть риса.
Суп из бычьих хвостов был крайне жирным, но офигенно вкусным после насыщенной физическим трудом половины дня. Хвосты мы доставали палочками, ими же отправляли в рот липкий рис — мне очень хотелось делать все ложкой, но я же теперь китаец. Бабушка Джи по пути в стайку успела жестами поругать «проклятых пьяниц», и еще немного поругать на обратном пути, когда вела перед собой семь взрослых коз и одного козла, одного козленка и двух козочек. Малыши были очень милыми, но вонь от стада стояла такая, что почти перебила аппетит. Впрочем, «почти» не считается!
Подпитав силы, мы принялись ремонтировать стайку и сарай, отрывая ставшие негодными доски и заменяя их новыми. После того, как Ван Дэи уничтожил собственный ноготь, промазав молотком, гвозди забивать было доверено мне, а старшие Ваны полезли на крышу менять шифер, не забыв прихватить с собой самогон и соленые огурчики, за которыми мне пришлось слазить в погреб. Вопреки моим опасениям, с работой они справились без падений и дополнительных увечий.
Когда солнышко благополучно опустилось за горизонт, домой вернулись дамы, и «проклятые, ни на что негодные» пьяницы огребли от них как следует — сначала во время подготовки к ужину, потом — во время него, и — актуально для свалившего домой Вэньхуа — на прощание, вслед, на
Ругань, хлопоты и прием пищи не помешали китайской маме милостиво замотать пострадавший палец Ван Дэи, предварительно выдернув пинцетом остатки разбитого ногтя. Тут бы в травмпункт съездить, но палец нормально шевелится, а значит перелома или нет, или он не так уж опасен. Работать китайский папа может, значит все нормально.
Ну а я весь ужин просидел рядом с прадедом, наслаждаясь разговором на родном — истинно родном, русском — языке. Старику это тоже было в радость — давно не пригождался, и он был доволен возможностью попрактиковать навыки и испытать глубокое удовлетворение от того, насколько мощно он меня научил.
— Видел бы ты товарища Сталина, малыш, — с ностальгической улыбкой вещал он. — Кормчий был велик и прекрасен, но Иосиф Виссарионович — настоящий Вождь. Его боялся весь мир, а он — не боялся менять этот мир так, как считал нужным. Ту ауру, которая исходила от этого великого человека, невозможно забыть. Единственной и величайшей его ошибкой стало возвышение идиота-Хрущева… Знаешь такого?
— Говорят, он принял много плохих решений, — ответил я.
— Ужасных, непростительных решений! — подтвердил прадед. — Но не будем о нем — история по достоинству оценила посеянные им гнилые плоды. Давай я расскажу тебе о том, каким великим и мудрым человеком был Мао Дзэдун…
По завершении ужина мы разделились по половому признаку и помылись в натопленной кусками сгнивших досок бане. Прадед удостоил меня большой чести, лично потерев спину и продолжив рассказывать о многочисленных достоинствах Мао. Странно, учитывая то, что из-за Мао Ван Ксу и искалечили, но понять могу — прадед из первых рядов наблюдал небожителей и их без всякого преувеличения великие дела (мораль здесь можно и нужно отбросить — это же уже история, и ее следует принимать как свершившийся факт, учась на ошибках предков), и выбить такой эпичный жизненный период из головы не смогли даже буйные Хунвейбины.
После бани я зашел в свою комнату, посмотрел на смартфон и решил попытать удачи со сложнейшей частью семейства Ван — с близняшками. Переоценить сложность задачи невозможно. Дзинь и Донгмэи Ван Вана ненавидят и презирают, потому что с тех пор, как начали соображать хоть как-то, сполна «наслаждались» созерцанием вопиюще несправедливой разницы в отношении домашних к себе и любимчику. Они — близняшки, а значит связаны между собой гораздо сильнее, чем если бы были например сестрами-погодками. Они давно не ждут ни от Ван Вана, ни от других членов семьи ничего хорошего, совершив «внутреннюю эмиграцию» в собственный, принадлежащий лишь им двоим, мирок.
— Попробуем, — вздохнув, я взял смартфон и пошел к комнате сестренок и глухонемой бабушки.
Оригинальный Ван Ван, когда ему было что-то нужно, вваливался в их комнату спокойно — он же любимчик, ему можно все — но я не он, и признаю за другими право на личное пространство. Стучим.
— А? — раздался из-за двери удивленный возглас Донгмэи.
Голоса сестренок почти одинаковые, но память Ван Вана научила меня их отличать.
— Донгмэи, Дзинь, можем поговорить? — спросил я.