Ванечка и цветы чертополоха
Шрифт:
Не ведал Игорь Дмитриевич, что следующим летом неугомонный сосед по даче, бывший следователь Палашов, если следователь, конечно, может стать бывшим, отправится на машине в монастырь, прихватив при этом с собой новоиспечённую мать Марью Антоновну, да прямо с малюткой Василисочкой. И пока Евгений будет играть и гулять с малышкой, Ванечкина мать побеседует основательно с его любимой драгоценной дочерью. А после Олеся подержит на руках Ванину сестрёнку, заглянет в голубые глаза, и, наконец, в этот миг что-то перевернётся в её душе. Пробыв в монастыре ровно год, она соберёт вещи и вернётся домой к родителям,
А она? Она сможет спокойно смотреть на Тимофея Глухова. Всю жизнь она пронесёт любовь к Богу и светлую память о Ване.
Спиридоновка. 19 августа 2002 года.
Память о Ване…
Двое несли охапки цветов, пробираясь по погосту к нужной могиле под высоченными липами. Его руки занимали белые и малиновые астры, её полнились алыми розами, как и год назад. Розы казались колючими и тяжёлыми, потому что стали символом рано утраченной любви и жизни. Чертополох, татарник с малиновыми цветами, непревзойдённая смесь астры и розы, уже отцвёл: его время — рубеж июля-августа.
Никто не тронет меня безнаказанно…
У каждого в жизни должен быть хоть один такой цветочек, хоть какое-то утешение, отдохновение от колкости бытия…
Да и каждый из нас должен быть хоть немножко в колючках, чтобы защитить то нежное и ранимое, что в нас есть…
Чертополох для этих двоих — не только символ утраты, но и встречи, и внезапно вспыхнувшей любви. Ядрёная смесь трагедии и безумства, боли и радости, долгого нестерпимого ожидания и предчувствия новой неизбежной встречи. И горькая память о том, что их всё же соединила смерть.
Палашова терзали одни воспоминания, его невесту — совсем другие. Мёртвый мальчик в морге, негодование, дневник с откровениями — Евгению Фёдоровичу, бывшему следователю Венёвского района. Живой застенчивый парень, белая ворона, трогательный мечтатель, дорогой человек, вспыхнувшая искра в темноте, источник неловкости, боли, надежды, обретённый и мгновенно утраченный возлюбленный, жених смерти — Миле Кирюшиной, талантливой впечатлительной девочке, преждевременно истерзанной роковыми событиями.
Силуэт женщины, мелькающий между стволов вековых деревьев, ожидаем и предсказуем. Они ещё не видят лица, но уже знают, кто это. Это мать мальчика, которому — охапки цветов, долгая память и вечный покой. Сердце вздрогнуло и споткнулось.
Они подходят молча, обмениваются с женщиной взглядами. Её глаза блестят невыплаканными слезами. Тщательно, не спеша укладывают цветы на прибранную ею могилу. Отступают на шаг, замирают и стоят притихшими, задумчивыми. Палашов взглядывает на невесту — Мила беззвучно плачет. Он прижимает её к груди, утыкается ей в макушку. Время женских слёз, время носовых платков.
XVII
Москва. 6
Сюрприз получился не для жениха, а для Леонида Аркадьевича Лашина. Он никак не ожидал, что присутствие его дочери на свадьбе и будет главным подарком Палашову. Но, подумав пару дней и посовещавшись с супругой, он не отказал Бургасову и отпустил девочку. Дополнительных звонков и уговоров не потребовалось, потому что начальник всецело доверял подчинённому и бывшему подчинённому. Это был подходящий случай не только впервые для Сашуры погулять на свадьбе, но и побывать в Москве. Он отпустил Кирилла на три дня и взял с него слово, что они пройдут по всем знаковым местам города и заглянут хотя бы в пару музеев.
Бургасов позвонил накануне. К половине десятого вечера он должен был подъехать к Москве по Каширскому шоссе. Сашура ехала с ним. Палашов собирался встретить их на обочине перед МКАД, чтобы дальше сопроводить непривычного к Москве друга до своего нового дома на Соколиной горе.
Приезд Сашуры стал сюрпризом и для Милы, которая пригласила на торжество двоюродных брата и сестру, детей тёти Сони из Рязани.
— Женя, я понимаю, Кирилл — твой друг, твой давний товарищ, — высказывала удивлённо невеста, — но кто тебе эта девочка? Почему именно она? Я не понимаю.
— Дорогая моя, почему тебе всё обязательно нужно понимать? Когда она приедет, ты сама всё почувствуешь. Она завсегдатай нашего отдела, в котором я работал. Она — талисман. В её руках моя удача, в конце концов. Понимаешь? И она замечательная девчонка! И ещё это возможность для неё посмотреть Москву. За тринадцать лет жизни Аркадьевич не нашёл времени и сил её вывезти.
Палашов не стал рассказывать про возможность побыть с Кириллом, выяснить отношения и пойти дальше. Может быть, увидев этих двоих рядом, Мила сама всё поймёт.
Ванечку перевезли к бабушке Гале пораньше, а Мила поехала с Женей встречать его дорогих гостей на кромке дороги. Бургасов знал «девятку» как облупленную, поэтому не должен был её проскочить.
Двое сидели в серой, видавшей виды машине и смотрели друг на друга. Вид у него был загадочно-мечтательный, взгляд ласковый. Её кошачьи глаза блестели в свете придорожных фонарей, говорили о покорности, доверии и в то же время некоторой тревожности. Они молчали. Не тараторили, не обсуждали предстоящую завтра церемонию. Просто наслаждались возможностью побыть вдвоём, в стороне от забот и суеты. Они полнились чувствами, важностью друг для друга. Она смешно, по-детски, потёрла носик, и он не выдержал:
— Я люблю тебя.
Голос прошелестел от долгого молчания.
— Я так тебя люблю, — повторил ещё раз, потому что не всё чувство выплеснулось в первых трёх словах. — Графинечка, ты будешь со мной второй колонной, поддерживающей свод здания нашей семьи?
Сказал и тут же расплылся в улыбке, не удержал серьёзности. Она захихикала. Родилась первая семейная шутка. Тревожность улетучилась из её взгляда.
— Мне сейчас хочется быть котёночком. Пригреться у тебя на руках.
— Это же так просто.