Ванильный запах смерти
Шрифт:
– Вы так спокойно говорите о виновности Зульфии? Вы верите в это?
– Я не намерен гадать. Каждый получает по заслугам. Я верю в справедливость.
Самохин вдруг стал напряженным, улыбку сменила жесткая, непримиримая гримаса. И тут вдруг заголосила Ида:
– Да какая справедливость?! Нету ее! Ты на меня посмотри, а потом о справедливости балаболь!
Дядя резко оборвал племянницу, смерив ее ледяным взглядом:
– Я – твоя справедливость. Не брошу, сама знаешь.
– Всё с луком! Замучилась совсем. – Ида бросила нож на стол, кинулась к раковине мыть руки и
– А мне почему-то кажется, что все направлено против Даши и Васи, – решительно высказалась сыщица.
Самохин пожал плечом, вновь присаживаясь за столик.
– Вы ведь знали покойного Говоруна? Каким он был человеком? Что за отношения у него с местными властями? – допытывалась Люша.
Самохин снова начал масляно улыбаться.
– А то вы не понимаете, каким он был! Кто взлетел на обломках Союза? Такие, как Марк Иванович. Деловые, мягко говоря. У таких все схвачено, все соломки подстелены. Ну что вы сами себя накручиваете, Юленька? Попробуйте-ка лучше с рисом и яйцом пирожочек. Я туда одну травку кладу, ни за что не догадаетесь какую. Ну как? – Самохин дал откусить пирожок Люше из своих рук. Это получилось так чувственно, что сыщица, едва не подавившись сдобой, суетливо вскочила, зардевшись, начала лепетать слова благодарности и выпорхнула из кухни под предлогом, что пора и честь знать и спросить у «сестры», не нужна ли ей помощь.
Впрочем, секундное замешательство не могло выбить сыщицу из колеи, и она, миновав Идину дверь, решительно направилась по лесенке на третий этаж. Здесь царило нежилое запустение. Опытный хозяйский глаз сразу отметил пыльный пол и клоки белого пуха в углах. «Видно, Иде с избытком хватает забот на двух этажах – сюда она, похоже, не наведывалась в этом сезоне», – решила Люша и поставила жирный крест на версии проникновения убийцы через третий этаж. Не оставив следов, он бы не смог отсюда уйти.
Лёва отказался от госпитализации, и «скорая» уехала, сделав укол мастеру. Вокруг него суетилась Лика, уложив возлюбленного в своем номере. А внимание хозяев, когда Люша вошла в холл, было поглощено тревожным известием: оперативники нашли ведерко Бултыхова в зарослях рогоза, значительно ниже по течению, чем обычно рыбачили отдыхающие отеля.
– Ну наконец-то, Юля! – кинулась к Люше Дарья. – Вас следователь заждался! Нашли ведро Степана Никитича. Нужно вам… тебе на него посмотреть и…
– А сам Бултыхов? – выпалила Люша.
Лицо Орлик страдальчески скривилось.
– Уже организуются серьезные поиски. – Вася обнял Дашу за плечи и увел ее на террасу.
Войдя к Рожкину, Шатова увидела на столе синее ведерко. Именно с таким и спускался подполковник по лестнице.
– Да, именно это ведро. – Сыщица подошла к столу, внимательно разглядывая облепленную с одного бока подсохшей ряской посудину.
Рожкин постучал пальцами по столешнице, будто взял экспрессивный аккорд на невидимом фортепьяно, и с силой выдохнул:
– Ну вот и еще одна проблемка, Юлия Гавриловна. На нашу с вами голову, – он сделал ударение на слове
Тут дверь стремительно распахнулась, и, оттесняя Василия, пытавшегося сообщить о появлении высокого гостя, в комнату стремительно вошел высокий лысый мужчина лет пятидесяти в золотых очках, сверкавших на бледном, с оттенком нездоровой желтизны, плоском лице. Так навсегда и запомнился Люше Алексей Марленович Пролетарский: на непропеченном блине-лице несуразная золотая оправа. За ним следом вошел… младший брат Шварценеггера. Впрочем, чиновник нервно махнул на того, и «терминатор» в черном костюме и галстуке самоликвидировался, прикрыв за собой дверь.
– Ее увезли?! – Бледнолицый сел перед следователем, властно пронзая того светлыми глазами из-под очков. Люша внимательно разглядывала чиновный профиль, присев на стул в дальнем углу комнаты. Если бы не маска спесивой непроницаемости, делавшая лицо неживым, говорящим о типе, но не характере, мелкие черты лица Пролетарского можно было бы назвать правильными и даже не лишенными привлекательности. «Комсомол, МГИМО, кооперация, директорство, депутатство, министерство», – прозревала Шатова вехи биографии сына Адели Вениаминовны. Могут присутствовать, конечно, вольности: не МГИМО, а ИСАА, вместо депутатства – прочерк, но сути это не меняло. Перед следствием предстал сильный мира сего, и ничего, кроме неприятностей, полиции спокойного подмосковного района это не сулило.
Дознаватель поднялся со скорбной гримасой и протянул руку для приветствия:
– Рожкин Геннадий Борисович, следователь по особо…
– Хорошо, садитесь, – прервал его Пролетарский, дернув за руку. – Маму увезли? Что вы установили?
– Да, Адель Вениаминовну увезли в следственный морг. Примите мои искренние соболезнования, э-э… – Рожкин скривился, глядя в бумажку, – Алексей Марленович. Точную причину смерти установит судмедэкспертиза, но пока… ее ударили по голове тяжелым предметом с острым… – Рожкин сбился и поник.
– Черт знает что! Просто черт знает что. – Пролетарский оперся локтями на стол и уронил голову на крупные ладони: в глаз Люше стрельнул луч от запонки. – Конечно, ее ограбили, – уверенно сказал сирота.
Рожкин с недоумением покрутил головой:
– Деньги и украшения на месте.
– А чемодан? Чемодан с раритетными изданиями?! – Пролетарский вперился загоревшимися глазами в следователя, краска пятнами выступила на его щеках.
Следователь растерянно нахмурился.
– Никаких книг…
Чиновник вскочил, едва не хохотнув:
– Так я и знал! – Он хлопал себя по карманам пиджака, будто проверяя, не могли ли быть раритеты спрятаны там. – Вот почему маму… – Голос его прервался, и он, побелев, стал валиться на стул. К нему подскочил со стаканом воды оперативник Паша, а Рожкин начал вызывать врача по телефону. – Не нужно. Ничего не нужно, – отмахнулся чиновник. – Я немедленно еду к Виктору Полуэктовичу в администрацию (полицейские вытянулись при упоминании местного руководителя), а вы обыщите тут каждый закут… Хотя… конечно, надежды нет. Вы не представляете, насколько ценны те книги. Одни оклады, э-эх… – Он замахал руками, будто стряхивая с них воду.