Ванька-ротный
Шрифт:
На линии Ломоносово – Афонасово – Забобуры – Кривцы – Понкратово у немцев был вырыт солидный противотанковый ров.
17 гвардейская сосредоточилась в лесу южнее деревни Отря. Наш правый фланг охватывал участок прорыва Отря – Дмитриевка в общем направлении на Кривцы и Забобуры.
После мощной артподготовки наметился участок прорыва по дороге Отря – Плющево. Кривцы на время у нас остались в стороне.
Наш полк наступал по лесному массиву в направлении деревни Понкратово. От Понкратово мы свернули еще раз на юг, и вышли к оврагу, где обозначена деревня Сельцо. Далее мы наступали вдоль оврага в направлении отметки бывшей
От Сельца в направлении брода, через Царевич, идет дорога. За бродом на том берегу развилка дорог. Одна дорога, огибая Кулагинские высоты с севера идет на Духовщину. Другая дорога от развилки поворачивает на юго-восток, пересекает Кулагинский овраг и лесом уходит на Худкова и Воротышино и на Попова – Скачкова. До Ярцево здесь километров тридцать.
Участок линии фронта, между позициями первой и второй ротами, в изгибе реки Царевич, уходил клином к подножью высоты 235,8.
Солдаты нашего полка здесь не наступали, потому что выступ излучены реки простреливался с трех сторон: со стороны высоты 220, из траншей с высоты 235,8 и слева, со стороны брода, где еще сидели и держались немцы.
Если полк возьмет высоту 220 и отбросит немцев от брода, то на пути наступающих рот встанет сильно укрепленная высота 235,8.
Новый командир полка, сменивший на этом посту Пустового, решил провести операцию: застать немцев врасплох и ворваться в траншею. Командир полка на этот счет имел приказ из дивизии. Боевая операция была задумана там.
В тылах полка, где-то сзади, в лесу, была сформирована специальная штурмовая рота, из солдат нового пополнения. Ночью ее переправили через Царевич, в темноте она подошла к подножью высоты 235,8 и залегла. Ротой командовал молодой лейтенант. Фамилии его я не знаю. Ему пообещали награду. Командир полка, ему лично отдал боевой приказ на рассвете атаковать немцев и ворваться в немецкую траншею.
Стрелки подошли к высоте и залегли. Ночью не видно, где они ткнулись. Потом, позже выяснилось, что рота не дошла до высоты, а залегла в низине, метрах в двухстах от подножья. Это и решило исход операции.
Место оказалось сырое. Где ни копни, везде на штык лопаты сочилась вода. Кругом сухота и жара. А это место оказалось сырое. Повсюду били ключи.
Обычно перед наступлением солдат нужно надежно укрыть в земле. На исходных позициях должны закопаться все. Мало ли, что может случиться?
Утром, перед самым рассветом, немцы обнаружили роту. Сначала они не показали даже вида, что знают о нашем приготовлении.
Немцы подтащили еще несколько пулеметов, и когда всё было готово, открыли из них бешеный огонь.
Кочки, где лежали наши солдаты легко простреливались пулеметным огнем. Никто из наших такого не ожидал. Но, что было ещё более странно, наша артиллерия упорно молчала. Солдаты кинулись бежать к реке и по пути получили
На войне и не такое бывает!
Если солдат окопник поддался панике, то ты его не удержишь и не заставишь на месте лежать. Он срывается с места и летит, не разбирая дороги. Кругом взрывы, столбы земли и пыли, осколки и пули летят, а он ничего не видя, бежит с вытаращенными от страха глазами. Вот, если бы он так драпал в атаку, в сторону немецкой траншеи!
Командир роты получил ранение в плечо. Видя безвыходное положение роты, он передал командование ротой сержанту и побежал в тыл на перевязку. Теперь за провал операции и за потери в роте судить было некого. Командир роты был ещё раз ранен в пути. Командира полка под суд не отдашь!
Солдаты, кто мог, выбирались под берег Царевича. За обрывом крутого берега можно было стрельбу переждать. Но многие, кто не смог двигаться, остались лежать у подножия высоты, в низине.
В сан роте полка одни делали перевязки, а другие спрашивали, что и как случилось? Проводная связь с ротой была перебита. Что стало с телефонистами тоже никто не знал.
Начальнику штаба полка нужны были данные. А солдаты не глупый народ. Они сразу поняли (увидели) кто напахал, кто виноват, что рота понесла потери. Поди, его, солдата спроси! Некоторые, что были, посмелей, стали огрызаться в открытую. Посылают штабных куда подальше. "Не видишь, что раненый я?!" Солдата нахрапом не возьмешь! Он знает свои права, когда ему делают перевязку. И он, и все другие знают, что раненый солдат на особом положении. Он уже не в роте, не в батальоне и не в полку. Он тебе больше не подчиненный. "Пошел-ка, к такой-то матери и заткнись!"
Выяснить причину гибели роты ни командиру полка, ни начальнику штаба полка не удалось. Командира роты, лейтенанта, с первым транспортом отправили по этапу в тыл. Когда его кинулись искать, его и след простыл.
В это самое время на лечении в сан роте находились два наших разводчика. Наш старшина при получении продуктов на складе полка навещал ребят и подкидывал им кое-что из харчей.
Солдат, солдата всегда поймет. Раненые рассказали им кое-что, а разводчики передали разговор старшине. Старшина приехал во взвод разведки и рассказал мне, как разворачивалось дело.
Начальник штаба полка был в большом затруднении. Он должен был составить докладную записку в дивизию и дать объяснение срыва атаки и потерь. А из опроса солдат при перевязках ничего установить не удалось. Никто точно не знал, что именно случилось, с ротой. Командира роты отправили в тыл. Комбат кивал на командира полка. Я, мол, тут совсем не при чем. Боевой приказ отдавали лейтенанту. Я ничего не знаю.
А из командира полка слова не выдавишь. Сидит как боров, голову пригнул и сопит. Штурм немецкой траншеи окончился полным провалом.