Ванька-ротный

Шумилин Александр Ильич

Мы идем по открытому полю, повсюду неровные изломы местности, невысокие холмы и овраги. Еще вчера здесь громыхали орудия всполохами света и дыма, летела земля. А сегодня вокруг мертвая тишина. Там сзади в низине Царевича и скатах высот, остались лежать наши товарищи. Мертвые никому не нужны, |мертвые брошены.|

Когда понемногу стреляют идти вперед спокойней и веселей. Видно откуда бьют из пулемета, где разорвался прилетевший снаряд? Где нужно быстро пройти, где сделать перебежку, а где, не обращая внимания,

идти себе и идти.

Наступившая тишина толкает на размышления. Не могли же мы их всех перебить? Ни одного встречного выстрела, ни снаряда, ни пули.

Спустившись с высоты, мы вышли на дорогу и повернули вправо. Теперь мы шли на Духовщину. Мы идем по дороге и посматриваем вперед. Если взглянуть на карту, то все дороги здесь ведут в Духовщину. Дорог не так много, но все они сходятся в этом месте узлом. Странная привычка ходить по дорогам. Не раз войной научен и знаешь наперед, что встречные засады противник всегда устраивает именно на дорогах. Почему бы нам сейчас не свернуть в сторону и по полю пойти? Нет, же идешь по дороге! Тут легче и ровнее идти.

Впереди метрах в тридцати топает дозор. Рядом со мной, обычной манерой, в развалку, шагает Рязанцев. У него походка в перевалку. Он делает шаг и как будто приседает. Словом ни какой офицерской выправки, идет из стороны в сторону пошатываясь, по ней его издали хорошо видать.

Взгляни на любого солдата. |Его сразу видно.| Кто на войне по мобилизации, а кто успел в кадровой послужить. Вон идет Матвей. У него ремень висит на боку, оттянут до самой ширинки, гимнастерка и сзади и спереди в сборочку.

По дороге идти легко. Пыль слегка под ногами клубится. Некоторые из солдат притаптывают, |вспоминая детство.| Вспомнили, как это они дели в детстве, поднимая пыль, бегая по дороге босыми.

Мы уходим все дальше от высоты. Я поглядываю вперед в надежде теперь поближе увидеть Духовщину. Но ее нигде не видно. Она находиться где-то рядом за невысоким бугром.

Мы двигаемся по дороге. Пока все тихо. Меня это несколько тревожит. Хуже всего пребывать в неизвестности.

Дорога спускается вниз. Мы входим в ложбину. Справа небольшое болото и бурого цвета высокая трава. С каждой сотней шагов мы приближаемся к Духовщине. Вот перекресток. Две дороги сливаются в одну. Мы сходим с дороги и спускаемся в пологий овраг. Впереди пруд не пруд, какая-то заводина.

Вскидываю к глазам бинокль, левее дороги, метрах в трехстах вижу до роты немецких солдат, стоят фронтом к нам в виде длинной цепочки. В руках у каждого саперная лопата. Офицер стоит перед ними, махает руками и о чем-то говорит. Вот он отошел на фланг. Солдаты вскинули лопаты, начинают окапываться. В бинокль видно, как мелькает перед ними земля.

Немцы по-видимому решили, что мы будем обходить Духовщину стороной. На перекрестке дорог одиночный окоп. Я показываю Рязанцеву в сторону города. Рязанцев сворачивает в высокую траву и уходит в сторону Духовшины. Я спрыгиваю в окоп, поднимаю

бинокль и смотрю на немцев. Мне нужно понять, не хотят ли они ударить нам с тыла. Почему они отошли от Духовщины и окапываются в стороне? Осматриваюсь внимательно кругом, больше нигде немцев не видно. Они видно решили, что наше командование будет брать город в обход. Но наши не дураки. По военной науке в обход идти и не думают. У командира полка одно желание. Первым ворваться в город и доложить об этом в дивизию.

48-ой полк где-то справа и сзади идет. Если наши замешкаются, то в город войдет первым Каверин. А этого мы никак не можем допустить.

Рязанцев спустился вниз, подошел к окраине города и залег в высокой траве. Я его не тороплю, и он не рвется в город. Напороться на пули проще всего.

Рязанцев зря не полезет. Каждый на войне хочет жить. А вот у командира полка руки чешутся. |Он под пули не лезет, он по телефону покрикивает на нас.|

Ради чего собственно торопится? Никуда она не денется! Теперь она наша! Ни Рязанцеву, ни мне, ни ребятам на тот свет торопиться нет никакой охоты. Нам нужно этот день закончить. Дожить до темноты. А когда стемнеет, мы войдем в город без выстрела. Никому не охота при свете свой лоб подставлять. Дали бы пару танков! Можно бы и днем в город рвануть!

Но вот из-за города со Смоленской дороги заблеял шестиствольный немецкий миномет. По звуку слышу, мины идут в мою сторону. Приставляю к глазам бинокль. Вижу всполохи дыма. Через несколько секунд вокруг меня вскипают разрывы. Один залп за другим, летит в мою сторону.

Пора! Нужно уходить из этого окопа! — решаю я.

Выбираюсь на поверхность земли, пригибаюсь и бегу по высокой траве, перескакиваю через кочки. Разведчики за собой оставили след в траве. Вот поворот следа в примятой траве, еще несколько шагов и я в не большом овражке, где лежат разведчики.

Через некоторое время к нам из тыла подходит рота солдат. В роте человек двадцать и нас около пятнадцати. Связисты за ротой тянут телефонный провод.

Как только катушку с проводом подмотали до меня, телефонист подключил аппарат, воткнул в землю штырь заземления, два — три поворота ручки и по телефону я слышу раздраженный голос нашего командира полка.

— Где ты находишься?

— На окраине города!

— Почему залегли? Немедленно в город! Через десять минут мне из города доложить! Возьмешь батальон и с ним войдешь в город!

— Какой батальон? Рота, не рота, а взвод! Двадцать солдат!

— Двадцать стрелков, да твоих полтора десятка разведчиков! С меня шкуру дерут! А он там лежит! |Ты мне дурочку не крути! Через час доложишь, что ты на западной окраине города!|

До города мне минут десять идти. После разгона по телефону у меня пробуждается сознание, я поднимаю разведчиков и роту солдат.

— Пусти троих по канаве вдоль дороги, мы с остальными цепью следом пойдем, — отдаю я команду Рязанцеву.