Варфоломеевские ночи
Шрифт:
– Что с нами будет, что будет? нас расстреляют?
– спрашивал Ленин своих ближайших соратников.
– Если не расстреляют, то повесят. Как быть, друг Апфельбаум? Напиши что-нибудь и освети как нам поступать дальше.
– Как поступать дальше? сидеть в тюрьме. Я тебя уговаривал повременить, но ты, когда речь идет о захвате власти, сходишь с ума, ты за себя не отвечаешь.
– Да, издан правительственный приказ об аресте Ленина и Апфельбаума, то есть, Зиновьева, - подтвердил Бронштейн.
– Я против ареста, я не хочу, чтоб меня арестовали. Как это вождя мировой революции кто-то может арестовать? Гершон,
– Я думаю так, - сказал Гершон, - я оденусь в обычный пролетарский костюм, пойду в уборную и свалюсь там, чтоб обваляться. От меня все станут шарахаться, в том числе и полицейские. Когда вернусь, постучу в подвальное окно и стану на четвереньки, ты выйдешь, сядешь на меня, как на осла, и мы помчимся...куда-нибудь.
– Согласен, - сказал Ленин,- только это должен решить ЦК. А может ЦК вынесет постановление, чтоб я сдался властям, был судим, а затем повешен. Но сегодня, после обеда я должен выступить в доме Кшесинской, моей сестры по крови. Я призову рабочих, солдат и моряков к стойкости, выдержке и, конечно же, к спокойствию. Мы окончательно не побеждены. А потом, Гершон, уедем в Сестрорецк в подполье и начнем строчить научные труды о мировой революции.
– А где вы будете печатать свои великие труды, если все наши газеты закрыли?
– спросил Бронштейн.
– Мне придется изменить свое мнение о том, что русские это лишь навоз истории. Оказывается, эти ослы не так просты, как мы думаем, не так ли, Владимир Ильич?
– Посмотрим, посмотрим. Первую задачу, которую поставил перед нами Энгельс, мы уже выполнили. А он, как вы помните, советовал нам запустить этим дуракам какую-нибудь идеологию. Вот мы и запустили. Это выдающаяся победа. А победив окончательно, мы скрутим их в бараний рог.
– И уничтожим. Эту землю надо заселить евреями. Это будет великое еврейское государство, непобедимое государство.
– Гершон, ты что думаешь по этому поводу?
– спросил Ленин.
– Если мы победим, если нас не победят, то почему бы и нет? Сколько евреев сейчас в Петрограде, три миллиона?
– Да нет, пятьсот тысяч. Из них триста тысяч из разных стран.
– А банкиры есть?
– спросил Ленин.
– Думаю: есть, - ответил Бронштейн.
– Надо их того... пусть помогают революции. Опыт показал, что подкуп, спаивание солдат, наркотики - хорошее дело.
– Неугомонный ты, Ильич.
– Гершон, ты точно такой же и Бронштейн точно такой же. Еврей на еврея, как две капли воды, похож.
– Шалом!
– Шалом!
– впервые произнес это слово Ленин.
Ленин ждал ареста и расправы, пытался связаться с Керенским, но вскоре понял, что Керенский не примет никаких решительных шагов против изменников Родины. Однако верхушка была схвачена и посажена в каталажку. В Крестах и других Петроградских тюрьмах содержались Троцкий, Коллонтай, Каменев, Луначарский, Раскольников и другие активные евреи, перекрестившиеся в гусских.
10
Срочные планы куда-то подальше смыться самому и сделать так, словно не было этого 3-4 июля,
Мужественный борец за счастье человечества дрожал, как осиновый и каждый час требовал новое женское платье, в которое он добросовестно облачался. Каждый шорох в квартире, где он проживал, приводил его в дрожь, он почти не выходил из туалета.
– Послушай, вождь народный, что от тебя так несет мочой, у тебя недержание?
– задал ему вопрос ближайший его друг Лейба Бронштейн.
– Может посетить тебе врача?
– Лейба, дорогой мой соратник, ...еволюццция в опасности. Меня действительно могут поймать и предать суду. А в Сибири холодно, братец ты мой. Неси еще платье...с косичками, длинное, чтоб немного по земле волочилось. И надо бы какой-то мешочек. Ничего с собой не может поделать вождь мировой революции. 400 человек убитых, возможно трупы еще не убраны. Их осматривают, составляют протоколы и всех пришьют мне. Что делать?
– Давай тебе задвину в рыло, три зуба потеряешь, зато перестанешь дрожать, - расхохотался Бронштейн.
– Лейба, в каждой шутке есть доля правды, это моя поговорка, поройся в моих произведениях и убедишься в том, что я не лгу. Придумай что-нибудь другое...
– Явись с повинной...
– Ты меня убиваешь, Лейба. За что, спрашивается? Я же тебя приблизил к себе, а за мной царское кресло, - ты так хочешь отблагодарить своего вождя?
– Ладно, шутки в сторону. Но не забывай, я тебе 20 миллионов долларов из Америки привез, а переворот не удался, куда ты деньги девал, скажи?!
Они у меня в мешке под кроватью, забирай их обратно и верни американским евреям.
Поздно ночью, с 5 на 6 июля, повязав лысину женским платком, он прибежал к Марии Сулимовой, долго стучал уже немного окровавленным кулачком в дверь, и когда Маша в плохо повязаном халате, открыла дверь, запричитал:
Вождь мировой революции в опасности, он стоит перед тобой, как старик перед изображением и умоляет тебя: пусти на ночлег. История не забудет тебя.
А что так дрожишь, вождь народный? и штаны описал, и обосрался, несет от тебя на километр. Позолоти ручку, тады пущу.
Мллион получишь... после того, как большевики возьмут власть.
Сулимова поверила, она еще не знала, какой это лжец.
Проходи. Только на кухню, там рядом туалет, приляг на топчан, он покрыт дерматином, описаешь, протру утром, так и быть.
Но вождь в эту ночь не заснул. Едва рассвело, не оставив за ночлег ни одной копейки, он под предлогом подышать свежим воздухом, как нашкодивший мальчишка, побежал на другую квартиру квартиру рабочего Каюрова, где провел несколько часов. Пол в небольшой комнате он истоптал короткими пробежками, топтанием на месте, подпрыгивая и деже приседая и оборвал занавеску на окне, все время заглядывая, не идет ли кто за ним.