Варнак. "Мертвая вода"
Шрифт:
— Он у тебя помирает, что ли? Хрипит чего-то…
«Мертвая вода» взорвалась криками, грохотом и воем, как только Айне скрылась в трюме. Из люка вылетел перепуганный Чук и заметался по палубе. Полусонная физиономия дергалась, губы тряслись, а руками он выписывал кренделя, словно мельница в ураган.
— Все в норме, людоедина. Прибыло подкрепление в команду для антуражу и атмосферы. А то скучно, понимаешь?
Грохот в трюме усилился, а Чук сообразил вытащить дубинку и поспешно отступил к мостику, под защиту
— Смотрю на тебя и поражаюсь, верный Чук. Даже негодую, — вздохнул я. — Представь, что это была бы не фея, а толпа злодеев, например. Как бы ты охранял вверенное имущество и нашу замечательную шхуну? Я ведь орал и по палубе стучал, а ты дрыхнешь и не слышишь ни хрена, какаха устричная.
— Там маленький злой дух! — пролязгал боцман, уткнувшись задницей в штурвал. — Я видел!
— Это болезнь, Чук, — флегматично сообщил я, — белая горячка называется. Сто раз предупреждал столько не пить, но ты же не слушаешь капитана, потрох дельфина.
— Корабль прокляли, — вращал глазами Чук, — надо выброситься на мель и сжечь его дотла! Морских духов не изгнать, они сведут нас с ума!
— Во всем ты прав, Чук, кроме одного, — задумался я. — И с ума сведет, и сжечь, наверное, придется. Только это не морской дух, а лесной. Так что все в норме, не боись. Хотя норма, пожалуй, громковато звучит. Да уйди ты!
Чук отодвинулся на пару шагов, вместе с сивушным выхлопом. Спросонья или на боевом посту, боцман «Мертвой воды» практически всегда оказывался или решительно пьян, или вот-вот на подходе. Грохот в трюме стих, сменившись зловещим чавканьем.
— Духи не едят, — опомнился Чук, оклемавшись от внезапного пробуждения. — Да, капитан?
— Женить вас, что ли? — пришла в голову дельная мысль. — Оставить на необитаемом острове и долго махать на прощание. Хм…
Из трюма выскочила Айне, пыльная, но довольная. В зубах торчал шмат солонины, а в руках буханка хлеба и бутылка рома. Чук моментально позабыл страхи, видя наглое покушение на напиток, который раньше полностью находился в его личном пользовании. Он грозно засопел, подбадриваясь внутренне, стукнул дубиной по палубе и сунулся отбирать божественную амброзию.
Айне тут же зашипела, куда там кобре, только капюшон не раздула, и резко дернулась на Чука. Бедолага боцман едва не потерял дубину и спешно ретировался за мою спину.
— Капитан, она его выпьет, — плаксиво заканючил Чук. — Это мой ром!
— Какой он твой? — возмутился я. — Тебе вообще положена бутылка в день, а у тебя вон, сбоку, печень торчит.
Фея заглотала солонину и прислушалась.
— А что такое ром? — Она тряхнула бутылку и дернула пробку. — Никогда не слышала.
Я отпихнул ногой скулящего боцмана, что дергал штанину, и сказал:
— Айне, бутылку отдай сейчас же. Ром — он как самогон. К тому же это трофейный самопал низкого качества, так что ты ласты
— Фу! — Айне скривила мордашку. — Как-то пробовала самогон, так чуть не померла. Гадость какая.
Бутылка отправилась за борт, а Чук схватился за сердце и едва не сомлел.
— Там еще много, — пренебрежительно махнула рукой фейка, вгрызаясь в краюху, — иди, упивайся, пока я добрая.
Она деловито направилась ко мне, а Чук трусливо убежал по другой стороне палубы и исчез в трюме.
— Малахольный какой-то, — Айне ткнула краюхой вслед боцману, — болезный.
— Воспитывай, — я равнодушно пожал плечами, — других не дали. Он в комплекте со шхуной шел, а отказать вождю людоедов я постеснялся. Его, кстати, Чук зовут и он на корабле за боцмана.
— А кто такой боцман? — полюбопытствовала Айне. — Слуга?
— Старший после капитана. То есть после меня.
Айне указала пальцем на трюм и округлила глаза.
— Да-да, Чук именно боцман.
— Чего героев не нанял?
— Знаешь, сколько просят эти жадные сволочи? — возмутился я. — Братья-приключенцы, чтоб их разорвало!
— Ладно-ладно, не паникуй. Верная я снова с тобой, — успокоила Айне, оглядывая шхуну, — вперед, навстречу приключениям. Теперь жизнь наладится.
Я малость отвык от наглости фейки, так что только губами шевелил, стараясь подобрать достойный ответ и не вызвать гнев небес чудовищными богохульствами, так и просящимися на язык.
— Кстати, — нахмурился я. — Вопрос остается открытым.
— Какой?
— Что с тобой делать, раз ты тут?
— Напарник, ты чего? — Айне едва не подавилась. — Это ж я! Забыл, сколько мы дорог избороздили? Краюху хлеба делили? О, кстати! Хочешь? Самое вкусное оставила! На!
— Каких дорог? — изумился я, глядя на протянутую обслюнявленную корку. — Из-за тебя на меня эльфы охотятся и награду объявили. Ты бедствие ходячее, я тебя лучше в цирк продам.
— Феееда приютил, а меня в цирк? О боги, как жесток мир…
Айне состроила жалостливую рожицу, но хлеб жевала с прежним энтузиазмом голодной волчицы.
— Ты еще слезу пусти, — не повелся я на спектакль. — Ладно, побудешь пассажиром. Не топить же тебя?
— Конечно, — обрадовалась фея. — Я не подведу, капитан!
— Ну-ну.
— А где мне спать?
— Вон в том курятнике приберись, — кивнул я на камбуз, — и живи, сколько хочешь.
— Это что за звери? — Айне тем временем задрала голову на парус. — Сколько у них ног… А что это они делают?
Айне наклоняла голову то на одну, то на другую сторону, ища правильный ракурс. Спаривающиеся осьминоги с человеческими лицами и переплетение щупалец на парусе такой возможности не давали. Если только по лицам попытаться, а так… Где там верх, где низ, я сам не понимал, а ответить не успел, потому как фея умчалась дальше.