Варшавская Сирена
Шрифт:
Только значительно позже она поняла, что, случись иначе, ей пришлось бы в одиночестве провести все следующие дни и ночи в брошенной квартире на Хожей.
Стефан Корвин морщился, слушая сообщение мадемуазель ле Галль об обстоятельствах их прибытия в Константин и возмутительных сценах, разыгравшихся на вокзале.
— Неужели вы не могли выскочить? Уступить место Ренате? — спрашивал он, отдав чемоданы садовнику.
— Но ведь у меня не было никакого места! Нас подняли вверх, словно на гребне волны, как раз в тот момент, когда поезд тронулся. А мадам отошла в сторону,
— Мне придется поехать за ней, — заявил он хмуро.
— Нет! — запротестовала Анна. — Я только повидаюсь с буней и вернусь следующим поездом. А завтра рано утром привезу ее сюда, перед тем, как пойти на работу.
— Почему ты, а не мадемуазель ле Галль? — спросил он, не глядя на нее.
— Потому что tante Кристин должна была ехать с пани Ренатой в «Мальву», а не я…
— А ты? Что ты?
— Я только их провожала. Ужасно обидно, что она не смогла сесть в поезд и осталась на перроне одна.
Ей казалось, что она все объяснила, однако дядя Стефан продолжал выспрашивать:
— Разве ты не собиралась приехать в… Константин?
— Конечно, нет. Хотя в городе неспокойно, но все магазины и учреждения открыты. Ведь я работаю. Библиотека…
— А? Библиотека? — повторил он и, помолчав, добавил с ноткой иронии в голосе: — Значит, мы обязаны только случаю, что ты перед началом войны повидаешься с буней? И со всеми родственниками?
Не совсем понимая, как ответить на его упреки, она просто сказала:
— Еще не известно, начнется ли война. Немцы не думали, что услышат наш отказ, они рассчитывали получить легкую добычу. Я услышала, что Франция сразу же начнет военные действия на западе, если Гитлер перейдет нашу границу.
— Нашу? — протянул дядя Стефан. — Мне не всегда понятно, когда ты говоришь о своей настоящей родине, а когда — о приобретенной. Так которая для тебя «наша»?
— Аннет! — умоляюще прошептана Кристин.
Анна молча побежала по лестнице наверх. Она слышала за собой шаги, но головы не повернула и не стала отвечать на вопрос.
Прабабка искренне обрадовалась, увидев ее.
— Когда я звоню к вам домой, мне всегда отвечают, что ты в библиотеке, а мне хотелось бы говорить с тобой почаще. Видишь ли, Рената и твоя Кристин никогда ничего толком не знают, линия постоянно перегружена, телефоны в Варшаве почти все время заняты или не отвечают…
— Буня, я даже не знаю, что бы я вам могла сообщить? Это, скорее, Павел…
— Я не говорю о политике! — отмахнулась прабабка. — Я хочу знать, где сейчас находятся все члены моей семьи. О других гражданах пусть заботится правительство. На то оно и существует. Не знаешь ли случайно, что происходит у нашей славной Дороты Град?
Анна «случайно» знала…
— Сегодня утром в библиотеку звонил Зигмунт. И его тоже мобилизовали. Наверно, он уже уехал. Но на Хожей никто ничего не знает ни о троице адвоката Юлиана Корвина, ни о Лехе и Витольде Лясковецких.
Маршальша рассмеялась, как всегда, громко и серебристо.
— В таком случае у меня разведка работает лучше, хотя мой штаб не в столице. Надеюсь, что с сегодняшнего дня ты будешь связной между мной
Было неизвестно, шутит ли она или специально делает вид, чтобы приободрить Эльжбету, которая плохо переносила беременность и совершенно расстроилась, узнав от Кристин, как штурмовали поезд на Константин.
— Я разговаривала с женой Юлиана и знаю, что Казика и Анку, как летчиков, вызвали на аэродром Окенче еще во вторник, двадцать девятого. Юлиан сидит на дежурстве вместо какого-то чиновника, который не явился на работу, так как мобилизован. Эта сумасшедшая Ванда выскочила из дома на коне, заявив, что таким образом она легче и быстрее проведет контроль магазинов на правом берегу Вислы. Лясковецкие уже выехали в свои части. И это пока все, потому что о Павле Толимире ты знаешь больше меня, а от Хуберта и Милы известия придут не скоро. Ага, еще одно. Посмотри, Данута, когда отходит ближайший поезд.
— Я поеду последним, — неожиданно вмешался Стефан. — Переночую на Хожей и займусь Ренатой. Завтра мне обязательно надо быть в библиотеке.
— Ведь не ты же должен ехать, а Анна…
— Мы поедем вместе. Не пускать же ее одну. Мадемуазель Кристин рассказала, какие теперь порядки на нашей почтенной узкоколейке.
— В таком случае позвоните в Варшаву, успокойте Ренату. Это правда, что «декавку» украли из гаража? Что за странное стечение обстоятельств: Рената, которая так боится бомбежки, лишена всех средств передвижения. Нет-нет! Поезжайте к ней сейчас же, не ждите до вечера. Девочки хотят, чтобы их мать была здесь завтра, с самого утра. Ты привезешь ее, Стефан?
— Я предпочел бы… — попытался предложить свой план пан Стефан.
— Нет. Данута, беги наверх. А ты, рыбка, поцелуй меня на прощанье.
Иногда она так называла Анну из-за ее морских глаз. Анна подошла и крепко обняла прабабку.
— Помни, с тобой ничего плохого случиться не может. Ты под моей опекой, как говорят кельтские легенды, а я не упаду от черной молнии. Я еще не дотянула до девяноста и собираюсь жить долго, дольше, чем мой дед, мне надо побить его рекорд…
Прабабка улыбнулась, и Анне вдруг стало грустно оттого, что ей уже пора ехать во взбудораженную, неспокойную Варшаву. Она так хорошо себя чувствовала в «Мальве», открытой спокойному небу, как цветок, привлекающий насекомых в жаркий августовский день.
Когда Анна шла с дядей Стефаном по узким улочкам к станции, уже начало смеркаться. Ей вспомнились жениховские отъезды Адама на поезде, который около полуночи сигналил своему единственному пассажиру, их горячие прощания, так непохожие на то, что она пережила на вокзале, в толпе призывников. Анна даже вздрогнула, вырванная из этих воспоминаний голосом дяди Стефана, о котором она успела забыть.
— Я хотел… Хотел извиниться, объяснить. Хотя это бессмысленно. Мне совсем не хочется, а все время получается так, что я резок с тобой. Если можешь это понять — пойми. Иногда я сам не знаю, что со мной творится.