Варшавская Сирена
Шрифт:
Анна упаковывала в библиотеке книги и помогала сносить их в подвал, прислушиваясь попутно к передаваемым по радио сообщениям:
— Внимание! Внимание! Толпы эвакуированных, блокирующих шоссе и выезды из города, затрудняют передвижение наших войск в пределах столицы… Призываем всех жителей сохранять спокойствие и, несмотря на налеты, принять участие в мероприятиях по обеспечению питанием беженцев, рытью траншей и строительству укреплений. Через минуту передадим перечень новых сборных пунктов…
После полудня призывы стали более драматичными:
— Внимание! Внимание! На Сенной улице пожар. Горит дом номер двадцать. Для спасения горящих зданий под номерами девять, десять и двенадцать по улице
— Почему только сейчас? — возмущалась Анна. — Разве нельзя было заранее организовать на фабриках и в учреждениях добровольные пожарные команды?
— Но кто же мог предполагать, что Варшава подвергнется опасности уже в первую неделю войны? — пыталась найти объяснение Мария. — Взгляни на карту. Ведь это центр Польши.
— Ты всякого готова оправдать. А сама добровольно нам помогаешь, хотя всего-навсего читательница библиотеки. И траншеи копала в Уяздовском парке. Но кто ты такая? Ну кто? Никто. Как и я. О нас не подумали, не приняли в расчет на случай войны. А где те, на которых вы могли и должны были рассчитывать?
— Ты опять сказала «вы». И, когда говоришь быстро, делаешь ошибки. Будь внимательнее, Анна.
Анна язвительно рассмеялась.
— Да, теперь это опасно. Могу показаться подозрительной, не так ли? И меня сочтут диверсантом и шпионом?
— Перестань. Когда ты злишься, у тебя шпагат в руках путается. Вон сколько узелков.
— Прости, но… Я многих вещей не могу понять, и это меня раздражает.
Вот и она, Анна, очутилась в ловушке. Со всех сторон, с юга, запада и севера, надвигались немецкие войска, кольцо вокруг города сжималось быстро, неумолимо. Вой сирен не обещал защиты, а, напротив, внушал страх. Разве могли несколько зенитных батарей уберечь широко раскинувшийся город от бомбардировок, пожаров, спасти от разрушения дома? Неужели союзники — более осведомленные, чем лишенные достоверной информации варшавяне, — обманули, подвели?
К тому же, как назло, сентябрь был жарким, и в чистом небе беспрепятственно хозяйничали самолеты с черными крестами. Неужели возможно, что где-то люди живут в покое, ни о чем не ведая, равнодушные к судьбе поляков? Что в эту самую минуту в Бретани, далеко отсюда, Мария-Анна ле Бон заканчивает жарить хрустящие блинчики, поскольку близится полдень, и громким голосом кричит в сад сборщикам ранних груш и покрытых серебристым налетом слив:
— Кончайте! Сейчас будут звонить к молитве…
С той поры как Анна приехала в Варшаву, где шум большого города заглушал звон колоколов, она ни разу не прочла «Ангела господня». И теперь ей стало страшно, что небо может покарать воспитанницу парижской «школы Дьявола». Вздохнув с чувством раскаяния, она начала:
— Ave Maria, gratia plena, gratia plena, plena, plena…
И запнулась, словно испорченная граммофонная пластинка, так как услышала грохот рвущихся бомб.
Закачались люстры на потолке, кто-то под окном охнул, по тротуару протопали чьи-то шаги.
Воздушная тревога! В Варшаве — воздушная тревога!
Раздался пронзительный, высокий голос сирены, и Анна вдруг перестала бояться. И, подобно Марии-Анне, зовущей из сада сборщиков слив, крикнула небу, с которого вместо спелых плодов падали смертоносные бомбы:
— Святая Анна Орейская! Прекратите же! Прекратите!
Все последующие дни Анна продолжала спешно упаковывать наиболее ценные рукописи и книги. Дядя Стефан съездил один раз в «Мальву», успокоил мать, обговорил с ней возможные способы связи и возвратился на жесткий диванчик в своем кабинете. Время от времени он выходил в город. Это он принес на Кошиковую известие о том, что решено спасать сокровища Королевского
— Странный город, — говорила она Марии, таская пачки с книгами в подвал. — Не могу спокойно думать об этой массе измученных бездомных людей, кочующих по улицам, зная, что в кафе на Саской площади, во дворике, выложенном плитами, между которыми прорастает трава, под разноцветными зонтиками сидят люди, которые не знают или не хотят знать, какая тревога и хаос царят — как утверждает Павел — совсем рядом, в здании Военного министерства, сколько телефонов там трезвонит, сколько курьеров ежеминутно посылается со срочными приказами, которые тут же отменяют. Темные ночи лучше, чем рассвет, тогда по крайней мере не прилетают бомбардировщики, хотя трудно спать в этой духоте, под шелест бумажных штор и шарканье ног бесконечной вереницы людей. Куда и к кому бредут они? Ибо негде этим бездомным задержаться, сказать себе: вот конец скитаний. Они всё идут, едут, погоняя измученных лошадей. А в то же время… Правый боже! В «Земянской» к настоящему кофе можно получить свежий «наполеон». Даже смешно, но это именно так: от всего пребывания в Варшаве экс-консула, человека, которому якобы вы были обязаны созданием Варшавского герцогства, остались лишь площадь Наполеона и — тут же, рядом, на Мазовецкой, — поднос, полный пирожных с кремом, названных его именем…
В тот день Анна возвращалась домой немного раньше обычного, в начале шестого. Ее удивила стоящая перед воротами их дома на Хожей длинная очередь. Она пробралась сквозь толпу и с изумлением увидела утомленное лицо Леонтины, мокрое от пара, подымающегося из большого котла на кухонном столе. В белом фартуке, насупленная и, видимо, очень уставшая, она зачерпывала половником крупяной суп с картофелем — такой густой, что в нем, как на ферме в Вириаке, ложка могла стоять стоймя, — и наливала в торопливо подставляемую посуду. Леонтина кормила беженцев. Стоящая возле нее дворничиха пани Амброс следила за порядком и отчитывала тех, кто норовил пролезть без очереди. Значит, все же кто-то подумал о том, чтобы накормить бредущих по улицам города бездомных, перепуганных людей? В эту минуту Леонтина подняла на миг голову, прикидывая, хватит ли содержимого котла на всех столпившихся возле дома. Заметив Анну, она улыбнулась ей, кивком приглашая войти в охраняемую дворничихой подворотню. Анна протиснулась туда, несмотря на сопротивление и ропот толпы, и машинально взяла протянутый ей половник.
— Передохните, Леонтина. Я помогу.
Леонтина тяжело прислонилась к стене и стала утирать краем фартука вспотевшее лицо. Теперь перед Анной чередою поплыли кастрюльки, кружки, миски, в которые она накладывала серый, клейкий, густой суп. Горячий. Некоторые тут же припадали губами к своей посудине, другие осторожно, стараясь не пролить ни капли, отходили в сторону, чтобы поделиться едой с родными и детьми.
— Суп кончается, — шепнула Анна Леонтине, все еще стоящей у стены.
— Ничего. Там сама пани Рената у плиты. Юзя сейчас притащит второй котел.