Варшавские тайны

Свечин Николай

— Нигде. Следователь не открыл дознания. Яшин просто числится безвестно сгинувшим.

— Когда он пропал?

— В феврале, а числа не помню. Никто и значения не придал. Он молодой был. Только-только пришел в полицию и полгода не прослужил. Ничем себя не проявил, приятелей не завел. Так, пустое место.

— Значит, надо идти к его участковому приставу, расспросить его.

Иванов наморщил лоб, силясь что-то вспомнить.

— Яшин служил в Вольском участке… Там сейчас новый пристав, он нам не помощник. Если кого и спрашивать, то Бурундукова.

— Это

что за гусь? — рассмеялся Лыков. — Фамилия какая-то… зоологическая.

Письмоводитель обиделся.

— Капитан Амвросий Акимович Бурундуков вовсе не гусь, а очень даже приличный человек! Владимира с мечами за войну с турками имеет! Сейчас он пристав Повонзковского участка, заместо убитого Емельянова. А в феврале был старшим помощником пристава Вольского участка. Именно Бурундуков учил Яшина полицейскому делу. Если кто и расскажет нам о пропавшем, так это он! Кстати, и покойному ротмистру Емельянову он был товарищ. Приходил к Гриневецкому, скандалил, что сыскное плохо его убийц ищет.

— Вот как?

— Да. Правда, он тогда выпимши был…

— И часто твой Бурундуков выпивает? А то сейчас явимся к нему, а он нам пьяную блажь выкинет.

— Нет, Амвросий Акимович не из таких. У него принцип: пей, да дело разумей! Говорю же: хороший дядька!

Лыков и сам уже вспомнил немолодого сутулого капитана с боевым Владимиром на кафтане. Он явился на «мельницу», когда все уже было кончено, и руководил оцеплением.

Спокойный и немногословный, пристав понравился Алексею. Он не лез на глаза начальству, не суетился и делал все методично и правильно. Капитана и коллежского асессора просто не успели познакомить. Лыкова с головной болью увезли домой, а пристав остался.

— Давай доложимся Эрнесту Феликсовичу и поедем к Бурундукову.

Когда сыщики ввалились к Гриневецкому, там все еще сидел Нарбутт. Руководство пило кофе. В вестибюле ратуши стоял киоск, в котором работала знаменитая кофеварка [42] пани Михалина. Оттуда в сыскное носили этот напиток с утра до вечера.

— А, полицейские силы, подчиненные Лыкову! — съязвил титулярный советник. — Налить вам чашечку?

— А чаю у вас нету?

Нарбутт виновато развел руками.

42

В Польше кофеварка — это женщина, которая хорошо варит кофе.

— Тут его не пьют, увы. Пиво есть в бутылке. Не желаете? Ну, тогда терпите до дома.

— Да я пока уезжать не собираюсь.

— Почему? — удивился Витольд Зенонович. — Приказа надо дождаться? Понимаю. После праздников придет.

— Приказа не будет. Расследование обстоятельств смерти пристава Емельянова еще не закончено.

— Как не закончено? — в один голос вскричали оба пана. А Гриневецкий через секунду добавил:

— Но обер-полицмейстер уже доложил министру, что убийцы офицеров отысканы. При вашем активном участии. Чего же еще расследовать?

— Обер-полицмейстер поторопился.

И потом, указанное дело не подведомственно местной полиции. Его веду я. И только мне решать, когда прекращать розыск.

— У вас выйдет тогда конфликт с генералом Толстым, — осуждающе покачал головой надворный советник. — Он сочтет ваши действия самоуправством и вторжением в свою компетенцию.

— Эрнест Феликсович! — рассердился Лыков. — Вам что важнее — поймать убийцу или поберечь самолюбие генерала?

— Поймать убийцу.

— Вот этим и будем заниматься. А ваш «маленький» Толстой пусть пока спишется с «большим» Толстым. И у него выяснит границы своей компетенции.

— Хорошо, тут мы поняли, — примирительно сказал Нарбутт. — Мы не поняли другое. Почему вы решили, что требуется продолжить розыск? Гришка Худой Рот убит. У нас есть свидетель его участия в смерти штабс-капитана Сергеева. На теле уголовного обнаружены также часы, принадлежащие приставу Емельянову. Что вас не устраивает?

— Витольд Зенонович, вы опытный сыщик. Отвечаю вопросом на вопрос. Вам самому не кажется, что одних часов мало, чтобы счесть Гришку убийцей еще и ротмистра Емельянова?

Паны переглянулись, и Лыков не понял, что они хотели сказать друг другу.

— Мало? Часов? Ну, это как поглядеть…

— А как нужно глядеть, чтобы ими удовольствоваться?

— Единственным абсолютным доказательством было бы признание самого преступника, — начал Витольд Зенонович. — Но благодаря вашему меткому выстрелу оно теперь невозможно. Кстати, я до сих пор под впечатлением! Где вы этому научились? Так вот. За смертью Гришки мы вынуждены оперировать второстепенными фактами. Его головорезы никогда не сознаются. Более того, они отрицают даже свое участие в убийстве пограничного штабс-капитана. И мы не сумеем на суде доказать их вину. Ян Касъер вообще отделается арестным домом. У нас только косвенные улики! И часы в таковом качестве вполне сойдут. Это серьезное дока зательство.

— Соглашусь, что серьезное. Но недостаточное.

— Послушайте, Алексей Николаевич! — взволнованно заговорил Гриневецкий. — Почему вы сомневаетесь в часах? У вас есть какие-то подозрения?

— Я допускаю, что их могли подбросить Гришке.

Надворный советник встал.

— Часы покойного пристава обнаружил мой подчиненный губернский секретарь Яроховский. Вы его обвиняете? Извольте объясниться!

Лыкову тоже пришлось подняться.

— Нет, конечно. Франц Фомич вне подозрений. Я подозреваю тут хитрость уголовных.

— По-прежнему ничего не понимаю!

— Давайте все же присядем. Так лучше… Я поясню. На мой взгляд, находка часов Емельянова никакая не улика. Она единственная, других нет, и все ваши выводы о причастности Гришки строятся исключительно на ней. Но что, если часы подброшены?

— Кем, черт побери? Яроховским?

— Настоящими убийцами Емельянова.

— Вот как? И кто они?

— Пока не знаю. Могу лишь высказать предположение.

— Уж извольте!

— Изволю, изволю. Вы, Эрнест Феликсович, успокойтесь. Иначе ясность понимания к вам не вернется.