Варшавские тайны
Шрифт:
— Я спокоен, господин коллежский асессор. Давайте ваши предположения.
— Эйсымонт Новец сказал нам неправду…
— Что вы говорите? Значит, штабс-капитана Гришка тоже не убивал? Ну вы даете!
— Новец сказал не всю правду. Сергеева-третьего Гришка Худой Рот действительно зарезал. Но в одном доме решили это использовать. И повесить на русского уголовного свой грех.
— Что за «один дом»? — раздраженно фыркнул начальник отделения. — У вас догадки или домыслы?
— Помолчи,
— Такой серьезный обман сыскной полиции, с подставным свидетелем, с облавой на «мельнице», где попались несколько воров… Это не мог замыслить ни рядовой преступник, ни даже маз. Тут видна рука крупного деятеля…
— Велки Эугениуша, — закончил за Лыкова его мысль Нарбутт.
— Да. И Ян Касъер тоже выполнял его поручение. Полагаю, он и подбросил часы Гришке накануне облавы. Или в карты проиграл. Или продал.
— Чепуха! — возразил Гриневецкий. — Если бы мы взяли Гришку живым, он сразу указал бы нам на истинного владельца часов.
— И ты бы ему поверил? — живо отреагировал Нарбутт. — Я — нет.
— Ну… дядя Янек выставил бы свидетеля, который давно наблюдал этот трофей у Гришки, — подхватил Алексей.
— А могло быть еще проще, — вторгся в высокий разговор не имеющий чина.
— Ну-ка, поучите старших, докажите! — добродушно ухмыль нулся Нарбутт.
— Дочки Яна Касъера могли незаметно сунуть. Я, когда там прислуживал, нагляделся. Семейное дело!
— Что, они оказывали горизонтальные услуги?
— В наилучшем виде. Игорно-публичный дом.
— Это что-то новенькое, — констатировал Витольд Зенонович. — Ай да Янек! Соглашусь, в таком случае часы можно было подбросить без помех. Но кто же теперь в этом сознается? Мы опять возвращаемся в область догадок.
Гриневецкий сменил раздражение на сдержанный скептицизм.
— Не уверен, не уверен… Почему вы сомневаетесь в Гришкиной причастности? Кто убил одного, убьет и второго.
— Уж больно все сошлось. Так, словно это было нужно. И понятно кому…
— Вы полагаете, что пристава Емельянова приказал устранить Велки Эугениуш?
— Да. Видать, сильно он мешал вашему «ивану».
— Так-так… — начал рассуждать вслух надворный советник. — Тот же Эугениуш велел заранее поселить в Варшаве несколько русских головорезов. С намерением использовать их как подставные фигуры. Витольд, я правильно понял нашего гостя?
— Да. А что? Это похоже на многоумного пана Эугениуша!
— А потом «иван» стал ждать, — продолжил рассказ Лыков.
— Ждать? Чего?
— Второго убийства, которое мы должны были непременно раскрыть. В чем нам и помог «свидетель» Эйсымонт Новец. Вот семейка!
— А если бы это второе убийство не состоялось? — спросил Нарбутт. — Гришка не кукла, которую
— Гришка не кукла, — согласился Алексей. — Он патентованный душегуб. И резать людей — его главное занятие. Рано или поздно он бы кого-нибудь прикончил в Варшаве, как делал это в Петербурге.
— Но почему не предположить другое? — возразил Гриневецкий. — Что Велки Эугениуш привез из столицы банду убийц, чтобы те убрали неудобного пристава?
— Если бы Худой Рот зарезал здесь полицейского офицера, стал бы он после этого два месяца спокойно жить в Варшаве?
— Э-э…
— Вряд ли. Сделал дело — гуляй смело. Подальше отсюда. А если бы вдруг громилы попались вам? И на допросе назвали бы заказчика? Зачем «ивану» такой риск? Нет. Гришка — подставное лицо. Ложный след. Притом что он действительно убийца — но не Емельянова.
— Не слишком ли сложно? — недоверчиво спросил Эрнест Феликсович.
— А на мой взгляд, вполне правдоподобно, — возразил ему Нарбутт. — Но недоказуемо. Это иногда бывает в сыске. Ты все знаешь, а улик не собрал. И ничего не можешь поделать.
Титулярный советник слово в слово повторил одну из сентенций Благово. Уезжая в Петербург из Нижнего Новгорода, Павел Афанасьевич не завершил одно дело. Некий Лельков достоверно отравил свою жену, чтобы сочетаться потом с ее сестрой. И остался на свободе. Как он там сейчас? Поймали ли его нижегородские сыщики?
— Мы с Егором Саввичем попробуем подобраться к разгадке с новой стороны. А именно — займемся пропажей подпоручика Яшина.
— Кстати, а что с вашей находкой? — вспомнил Витольд Зенонович. — Чья оказалась мыльница?
— Касъер опознал ее как забытую одним его жильцом. Неким князем Яшвилем. Оттуда и буквы на днище.
— Князь Яшвиль? — вскричал Нарбутт. — Лев Владимирович? Помню этого кавказского человека! Редкий… пустозвон? Так, кажется?
— Так. Вы с ним встречались?
— Да, в декабре. Бывший лейб-гусар, вышедший в отставку и ищущий приложение своему длинному языку. Он хвалился мне, что его прадед сбил с ног несчастного императора Павла Первого. А уж потом налетели другие заговорщики и задушили государя.
— Да, нашел чем хвалиться… — пробормотал Алексей. — Но я должен все же проверить отметку о прописке князя по домовой книге.
— Книга у Степковского, мы забрали ее при обыске. Но поче му вы снова вернулись к подпоручику?
— Возможно, его тоже убили.
— Убили? — опешил Эрнест Феликсович. — Это младшего помощника Вольского пристава?
— Его самого.
— Ох, свалились на мою голову несчастья… Решили варшавской полиции статистику испортить? Начали уже убийства выдумывать? Совесть надо иметь!