Варварин свет
Шрифт:
Но худшее — хвост. Он делал, что хотел — поджимался, вставал трубой, а то и дёргался из стороны в сторону так, что болтало всё тело.
В мире второй сестры, как и в первом, было так же светло, как и раньше, хотя Никите казалось, что уже должен был наступить вечер. Опять чары! Он зарычал, и Варвара стала говорить что-то утешительное и бессмысленное.
Девушка сначала оставила Никиту на улице, чтобы переодеться и приготовить постель, а потом пустила в дом. Она постелила ему коврик у двери, забралась под одеяло и хлопнула в ладоши. На мир опустилась тьма, только кристалл на
— Надо поспать, Никита. Туда, куда нам надо, сейчас только-только наступает утро, а у Аннушки ночь.
Никита долго не мог заснуть — слишком много тревожащих, наводящих ужас мыслей крутилось в его лохматой голове, и все о сегодняшнем дне. Когда он пытался подумать о будущем, его сковывал страх от того, что он может остаться собакой навечно. Варя ворочалась и тяжело дышала. Никите показалось, что он только заснул, только провалился в чёрный сон без сновидений, как Варвара вновь хлопнула в ладоши:
— Пора. Подожди здесь, я схожу умыться.
Когда она вернулась с реки, причёсанная и гораздо более свежая, чем после беспокойного сна, Никитина очередь настала плескаться в водице без вкуса и запаха — а и всё равно приятно! Напился вдоволь! Говорят, вода не мутит ума, только то не о собаках — о людях. Увлёкшийся Никита чуть не забыл, что у них дело.
Помчался в весь дух, чтобы ветер подсушил шерсть, а у домика резко остановился. Сидит на крыльце кто-то в сандалиях, коротких широких брюках, распашонке белой и огромной соломенной шляпе, закрывающей лицо. На шее мешочек висит. Принюхался и по-собачьи рассмеялся — гхав, гхафф! — конечно, Варвара. Но зачем так странно одета?
— Ты голодный, наверное, — спросила девушка, поманив его к себе, — я тоже. Но у меня только хлеб да лепёшка с сыром. Прости, царский сын, нечем тебя потчевать кощеевой сестре.
Никита набросился на кусок хлеба, как будто неделю не ел. Варвара отщипывала по кусочку то сыра, то лепёшки и не спешила есть.
— Смотри, — говорила девушка. — Сейчас раннее утро. Солнце только встаёт. Я это чувствую. Любава так не умеет. Там восток, — она указала на горизонт за избушкой.
Наверное, ей просто нужно что-то говорить, чтобы не переживать, догадался Никита. Он постарался жевать медленнее, чтобы выглядеть прилично. Нельзя забывать, что внутри собачье-волчьей шкуры прячется хорошо воспитанный человек!
— Есть, знаешь, мир человеческий, Явь. А рядом с ним, как будто там же, но невидимый, мир духов — Навь. А посередине — Междумирье-Межречье, которое построил Кощей, чтобы отгородить людей от всего страшного, от чудовищ, что в Нави хозяйничают. Так построено: Явь — река — первая сестра — река. Вторая сестра — река. Третья сестра — река. Дворец Кощея. А дальше, наверное, тоже река. Там я не была. Кажется, что идёшь вперёд, но на самом деле реки перемещают тебя между этими мирами, которые в одном месте... Ты просто оказываешься на другом слое. Непонятно? — вздохнула Варвара.
Никита гавкнул — можно было бы и понагляднее объяснить. Сделал брови домиком.
— Это всё, как... Как блинный пирог. Каждый мир — блин, а между ними сметана — молочные реки. Но не плоские.
По дороге из опавших иголок, которые под лапами ощущались совсем не так, как ощущались бы босыми ногами, они дошли до огромной светлой колонны в поле грибов, окружённом самыми тёмными елями.
— Это обелиск, — сказала Варвара. — Он был создан, когда только создавался мир людей. На нём рисунки: это слова, обозначающие разные места. Камушки чёрные видишь? Они не просто так раскиданы. Иди за мной очень осторожно.
Варвара пошла вперёд по грибам, сама напоминая в своей соломенной шляпе огромный гриб. Никита подметил, что некоторые поганки и мелкие мухоморчики были недавно растоптаны. От них шёл странный запах, острый, сырой, но приятный.
— Ты только не пугайся. Дыши.
Девушка наклонилась, одной рукой взяла Никиту за загривок, а другой подняла чёрный блестящий камушек.
Никита не успел испугаться, да и подышать тоже не успел. Земля ускользнула из-под лап, но тут же под ними оказалась другая. Нос заполнили яркие, незнакомые запахи, а в уши хлынул шум, голоса, лай, крики птиц, звон и отдалённый стук.
— Дыши, дыши, — шёпотом приговаривала Варвара, удерживая заметавшегося было Никиту за холку.
Покинув пыльный закоулок меж глиняных стен низких домиков, покрытых соломой, Варвара и Никита окунулись уже в настоящий шум и гам торговой улицы. Толпились люди, одетые, как Варвара. Спорили с торговцами. Кто-то тащил телегу на одном колесе, гружёную навозом. Тут и там стояли палатки, скрытые от палящего солнца огромными сухими листьями. Продавцы, все как один черноволосые, черноглазые, некоторые с тёмной, в цвет медвежьего меха, кожей, орали что-то на непонятном языке, махали Варваре. Один, с запятнанным фартуком на толстом пузе, игриво подзывал Никиту, подманивая его куском мяса. У Никита потемнело в глазах от голода, и он рванулся вперёд.
— Стой, — зашипела Варвара. — Это он хочет, чтобы ты сожрал, а я заплатила.
Никита виновато поджал хвост и теперь старался отвлекаться от запахов на звуки. В этом ему помогла стая огромных зелёных птиц, с криками пролетевшая прямо над головами. Потом он заметил бежевого пса, а тот заметил его, да как разлаялся! Никита сдержаться не мог и ответил громче, чтобы тот знал, кто тут главный. Какая-то бабка завопила, перекрикивая псов, грозя Варваре кулаком и указывая на Никиту. Тот затих, а бежевый продолжал заливаться, хоть и стоял на месте. Торговцы поддержали бабку.
Варвара опустила голову и, загородившись шляпой, осторожно подняла руку к груди. Она что-то прошептала и вывела в воздухе витиеватый значок. Бежевый пёс замолчал, повертел головой, а потом вообще ушёл куда-то в закоулки между домами. Девушка обернулась, коротко кланяясь и повторяя какое-то слово, а потом присела рядом с собакой-волком. Руки у неё дрожали.
— Никита, веди себя хорошо, пожалуйста! — прошептала она. — Я не могу тебя вернуть к избушке, вдруг Кощей придёт? И ещё куда-то одного не отпущу. Пожалуйста, будь человеком!