Ваша честь
Шрифт:
— Зачтите.
Мать честная. Все Святые. Вы же должны быть на моей стороне.
Я как Анастасия Еремина нашла бы с этим человеком общий язык, но увы — я была даже не Йоландой ван дер Вейн, а мальчишкой Керном, мелким дворянчиком в пропахшей лошадьми одежде.
Я взяла свиток трясущейся рукой, что не укрылось от судьи.
— Любите вино, господин Керн?
Однако подобного я не ожидала. В те времена состояние опьянения считалось обстоятельством смягчающим — по крайней мере, у нас, а тут поди знай, — а не отягчающим, но у судьи — у судьи мог быть свой взгляд на все.
— Нет,
Что правда, то правда. Под насмешливым взглядом я развернула свиток, и от сердца у меня отлегло. Да, читать Йоланду научили, и было ли это обязательной наукой или ей повезло, я пока и не спрашивала. Скорее женщины моего сословия знали грамоту, раз Мартин ни разу меня не спросил, и волнение мое было напрасным.
— «В квартале Роз», — зачитала я, и мне было действительно интересно, — «храмовый колокол, звонивший набат по пожару, коего не случилось, снять с колокольни, поставить на квартальную площадь, равно как и звонаря, высечь обоих плетьми по двадцать ударов, а после отправить звонаря на месячное покаяние, а колокол на тот же срок запереть в храмовом подвале». — Я подняла голову, ожидая от судьи оценки своим навыкам чтения, но он вместо этого нахмурился и спросил:
— Что же смешного, господин Керн?
Правда? Мне казалось, я даже не улыбнулась, но так забавно было видеть приговоры, о которых я только читала. И не всегда, каюсь, верила.
— Если случится новый пожар и он будет на этот раз настоящий, господин королевский судья, кто будет вещать о несчастье людям?
Судья продолжал хмуриться, и мне бы остановиться, но нет.
— Если звонарь виноват, пусть понесет наказание. — Что я говорю и зачем? — К высеченному колоколу стоит приставить нового человека, и добросовестного.
— Грамоте вы обучены хорошо, — произнес судья и требовательно протянул руку за свитком. — Законам — плохо. Но ваше дело писать, и будете это делать скверно, никакое мое приятельство с бароном Нелиссеном не поможет вам остаться на этом месте. Завтра суд в квартале Ригат, и чтобы вас не искали. А теперь подите... хотя стойте. Завтра в восемь утра явитесь сюда, и если опоздаете — можете не возвращаться.
Я поняла, что аудиенция окончена, поклонилась и, хромая, пошла к выходу. Мне не сказали больше ничего, спрашивать я не решилась, но возле двери меня перехватил юркий старичок.
— Прошу вас, мой господин.
Для этого старичка я была уже «моим господином».
Повел он меня куда-то в самую задницу дворца, если так можно было выразиться, но других слов у меня не находилось. Присутственное место как есть, только старинное: длинный коридор, кто-то спит прямо на кушетке, кто-то ест, и толкутся просители. У некоторых я заметила подозрительные кульки в руках и всеми силами приказала себе не смеяться. Институт кормления? Колыбель взяточничества? Я видела ее своими глазами.
Служащие не всегда находились на жаловании: что принесут, тем и богаты. Кому взбрела в голову такая гениальная мысль, я не помнила, разумеется, но грешило этим множество старорусских княжеств. Понятно, что все вопросы на законных основаниях решались в пользу того, кто подкармливал активнее и вкуснее, как и понятно, что попытка изжить сей институт
Хоть в чем-то, впрочем, была стабильность.
И, как оказалось, хотя эта страна никак не напоминала феодальную Русь, просители с легальными взятками чувствовали себя тоже прекрасно.
Старичок указал мне на кушетку и ушел. Ни еды, ни белья. Я села, вытянула больную ногу и подумала, что где-то я прогадала.
Или все-таки нет? Я была во дворце, вокруг были люди, связанные с судебной системой, и мне нужно было попытаться выяснить, за что арестовали графиню ван дер Вейн. Было подозрение, что ни за что конкретно, превентивная мера, и все же — как знать, как знать.
Говорили обо всем и ни о чем. Кто сколько набил несчастных ворон по приказу королевского егеря, какие придворные дамы от кого понесли, какие недавно разродились успешно — «Мадам де Флери родила двойню прямо возле покоев ее величества!» — какие нет. Были и такие случаи — я вздохнула. Кому сколько пожаловали просители и сколько пришлось отстегнуть судье. «А коллега не чужд порокам», — подумала я. Потом я навострила уши — до меня донесся спор двух чиновников по поводу какого-то суда, и я услышала слова «доктор» и «истечение». Было прелюбопытно, но чиновники быстро пробежали в направлении кабинета судьи, и мне опять стало тоскливо.
Чувствовала я себя тоже препогано и списывала на то, что мне душно и грызет голод, но тянущая боль внизу живота напомнила, что я не шестидесятипятилетняя женщина и даже не молодой парень. Открытие стало почти что шоком: если и могло меня что -то выдать с большей гарантией, то, пожалуй, только роды. Папесса Иоанна, конечно, знатный исторический фейк, но я грозила воплотить в реальность чьи-то фантазии. Но если обезопасить себя от родов было в моих силах, то над женской физиологией я, увы, не была властна.
Не дожидаясь, пока сбудется мой мрачный прогноз, я встала, получше укрылась плащом и направилась искать отхожую комнату. Она должна была быть, несмотря на то, что дамы приносили с собой бурдалю, а господа особо не заморачивались и могли отвернуться к стене, не прерывая великосветскую беседу, но ведь были нужды и более крупные. Те самые, результаты которых усеяли всю столицу и регулярно становились причиной эпидемий.
Побродить мне пришлось порядком. Я сначала шла на запах, но это было пустой тратой времени. Туалеты в королевском дворце не пахли улицей — вопреки ожиданиям. Две двери недалеко друг от друга я увидела совершенно случайно, и мысль, что это именно то, что я ищу, посетила меня в тот момент, когда я поняла: это закрытые помещения, но раз рядом с ними никто не стоит, значит, не чиновничий кабинет. Я немного подождала, поймала выходящую даму со служанкой, потом проскочила служанка с бурдалю — да, мне нужны были именно эти уютные комнаты, и от радости я едва не заскочила в женский туалет.