Ваша С.К.
Шрифт:
— Имею ли я право…
Князь почти никогда не использовал в беседах с княгиней древнерусских слов. По словам супруги, те звучали для ее музыкального уха мужицкой бранью. В разговорах с княгиней князь превращался в галантного завсегдатая литературных салонов пушкинской эпохи. Особенно когда злился и переходил на «вы».
— … спросить вас…
Впрочем, тотчас осекся, будто позабыл зачем ворвался к супруге, потому что княжескому взору предстала неизвестная ему доселе
Но нынче дама в чёрной шляпке с белым плюмажем, что глядела с картины, интересовала князя куда меньше той простоволосой девушки, что сидела на стуле подле распахнутого настежь окна. Лунные лучи ласкали бледную кожу, до рези в глазах оттенённую смолью стелящихся по полу волос.
— Что встал в дверях, друг мой сердечный, будто покойницу узрел? — певуче рассмеялась княгиня.
Нет, будто реченька зажурчала и красиво изогнула пухлые губы, но так и не подняла головы от вышивального столика, который и наградил обычно разговорчивого Мирослава внезапной немотой.
— Я вышиваю подушечку для Светланы, чтобы снились княжне добрые сны. Что может быть прекраснее вышитого сыча, который станет напоминать малютке о хозяине дома, в котором ее приютили. Ведь ты только так на всех и смотришь! Кроме нее!
Княгиня повысила лишь голос и лишь на мгновение. Мирослав продолжал молча следить за мелькающей иглой, которая то ныряла в белый лен, то выныривала на цветастую поверхность, подобно дельфину. Отчего такое сравнение пришло на ум, он толком и не знал. Вживую князь никогда не видел этих величественных животных, а на книжных иллюстрациях они не прыгали, а намертво замирали над морской гладью. Наверное, лучше было б заменить дельфина карпом. Да шут с ним, с этим карпом! Чего ж он сам сделался нем, как рыба? Потому что боится зареветь белугой?
Губы княгини продолжали дрожать в презрительной усмешке, которую не скрывали от грустного взгляда мужа занавесившие половину лица густые волосы. Взгляд князя скользнул ниже, а потом еще ниже — свободное шелковое платье из тонких кружев с растительными орнаментами раскинулось вокруг стула бежевым колокольчиком. Отсутствие сорочки являло миру точеное тело вечно-юной девушки. Жаль только стойка воротника спрятала от князя тонкую шею, а вот грудь, скрытая накидкой из кружева Шантильи, не расстроила князя: он прекрасно помнил ее очертания.
— Что ты тих, как день ненастный? Опечалился чему?
Князь не мог ответить ни словами князя Гвидона, ни своими собственными. Княгиня не смотрела на него, а вот он не сводил с нее глаз.
— Сердишься, что я велела перенести кроватку в столовую, которой мы и так не пользуемся? Да полно тебе хмуриться. Мы не крестьянская семья, в которой дети видят больше, чем положено им по возрасту. Мы не нормальные городские дворяне, которые запирают детей
Княгиня подскочила со стула, бросив иглу мимо вышивки, и так стремительно шагнула к Мирославу, что шлейф из черных волос вихрем метнулся за ней. Тонкие белые руки без колец, которые помешали б вышиванию, легли на лен русской рубахи.
— Ты не упырь, друг мой. Не понять тебе моих мучений. Или постой, — княгиня чуть отстранилась от князя. — Не их ли ты желал для меня, таща в дом Федорино дитя?
Князь по-прежнему молчал.
— Скажи мне, неужто он сам не исходит слюной, чувствуя ее тепло, слыша учащённое биение маленького сердечка? Неужели даже в мыслях не желает вонзить в тонкую шейку острые клыки?!
Это больше не был ручеек, это не была даже полноводная река, это был горный водопад, отдающийся эхом в обычной комнате необычной хозяйки в доме на реке Фонтанке.
— Ненавижу тебя, князь! Ненавижу!
Мирослав скинул с плеч тонкие руки и оттолкнул от себя княгиню. Та отступила на несколько шагов, нагнулась, чтобы поднять оброненные нитки, и молча вернулась за работу, будто ничего и не произошло только что между ней и законным супругом.
— Я заказала для вашей Светланы рубахи с оберегами, — снова зажурчала княгиня ручейком. — Обещались принести к завтраму. Ну-с, ты все выяснил, из-за чего заходил ко мне?
Князь продолжал молчать. Княгиня продолжала говорить:
— Если у тебя нет ко мне никаких спешных дел, я желаю остаться наедине со своей работой. Хочу до рассвета закончить вышивать подушечку.
Князь покорно повернулся к вышивальному столику спиной.
— Не забудь сказать своему домовенку, чтобы не лазал в изразцовую печь и не портил в гостиной ковров. И еще…
Князь обернулся. Княгиня — нет.
— Будь добр, вели няньке поставить на стол в столовой вазу с сухой полынью.
Тишина завладела первой минутой, затем второй и третьей. Мирослав продолжал не сводить взгляда с мелькающей в руках княгини иглы.
— Скажи, какие узоры любила вышивать ты при жизни? — наконец нарушил молчание князь.
— Я многое любила при жизни. Сейчас же мне просто скучно.
Княгиня Мария так и не подняла головы от работы, и князь понял, что пора уходить. Он бросил прощальный взгляд на оригинал, потом на копию, написанную маслом, и в который раз отметил, что Иван Николаевич состарил нестареющую княгиню, и понял, что ему просто необходимо поговорить с Врубелем. Быть может, не прямо сейчас, но художник обязан подарить ему жену в желанном образе Царевны-Лебедя.