Василий Тёркин
Шрифт:
– В Париже. Но сюда будет в скором времени, сдержанно и с игрой в глазах выговорил Первач.
– И торопит таксаторской работой... той дачи, что позади села Заводного; туда к урочищу Перелог.
– Продавать совсем хочет?
– спросила Павла.
– Именно-с, - музыкальной нотой ответил Первач и, почтительно нагнувшись к ней, спросил: - Вам чего прикажете?
На столе стояла бутылка с хересом, кувшин с квасом и графин с водой.
– Мне кваску немножко, - с наклонением головы ответила Павла Захаровна.
Николай Никанорыч, - заговорила шепеляво и громко
Глазки ее просительно ждали любовной истории.
Первач поглядел в сторону Сани и сделал выразительное движение ртом.
– Да чего же вы стесняетесь?.. Ведь Саня не малый младенец, - выговорила Марфа.
– Пора жизнь знать... Нынче институтки-то все читают... Ну, кубышка, скажи: у вас небось "Огненную женщину" читали?
– Кажется, тетя, - весело ответила Саня.
– Ну, вот видите, Николай Никанорыч!
– подхватила Марфа.
– Расскажите, голубчик, про Низовьева.
– Целую дачу продает?
– спросила Павла Захаровна и прищурила значительно глаз.
– Да-с, около шестнадцати тысяч десятин.
– Заложены?
– Как следует. Поэтому-то и нельзя в них производить порубок.
– Чего нельзя?! Нынче все можно.
– Банк следит довольно строго.
– Эх, батюшка, все нынче проворовались!
– Павел Иларионович на это не пойдет. Он очень такой... джентльмен. А продавать ему пришлось...
– Для метрески?
– почти взвизгнула Марфа.
– Да расскажите, Николай Никанорыч... Ах, какой противный!
– Извольте... с разрешения Павлы Захаровны. Та дама, которая ему обошлась уже в миллион франков, выстроила себе отель...
– Как? гостиницу?
– перебила Марфа.
– Дом барский... Так там называют, - брезгливо поправила Павла Захаровна сестру.
– С отделкой отель обошелся в два миллиона франков... Он там, в этом отеле, поблаженствовал месяц какой-нибудь - и в одно прекрасное после обеда муж вдруг поднимает бурю.
– Какой муж?
– стремительно перебила Марфа.
– Ее муж, Марфа Захаровна. Она замужем и даже титулованная.
– Дело житейское, - досказала Павла Захаровна.
– Супруг на все сквозь пальцы смотрел, пока отель-от сам Низовьев не предоставил ему с женой. Нынче и все так. И в жизни, и в романах.
Саня слушала все еще под впечатлением того, чт/о было под столом между нею и землемером. Она понимала, про какого рода вещи рассказывал Николай Никанорыч. Разумеется, для нее это не в диковинку... И читать приводилось... французские книжки, и даже слышать от подруг. Нынче у всех метрески... Кокоток развелось - страх сколько. На них разоряются. Говорили ей даже в институте про мужей, которые пользуются от этого.
Ей понравилось то, что Николай Никанорыч стеснялся немножко, не хотел при ней рассказывать. Он умница. При тете Павле так и следовало вести себя. У тети Марфы за лакомствами и наливкой можно все болтать. Там и она будет слушать с удовольствием, если смешно.
– И муж его вытурил?
– Вы отгадали, Павла Захаровна.
–
– Совершенно верно.
Все трое засмеялись. И Саня вторила им.
– Вот почему и продает он свой Перелог?
В вопросах Павлы Захаровны звучала злобность. Она любила такие истории глупых разорений, хотя и язвила "господ дворян" за их беспутство.
– Продает компании... про которую я уже вам сообщал. На днях ждут сюда представителя этой компании. Говорят - первоклассный делец и воротила. Из мужиков, но с образованием. А фамилия - самая такая простонародная: Теркин.
– Теркин?
– вслух повторила Саня и раскатисто рассмеялась.
Ей стало ужасно весело. У ней начался роман как следует... У тети Марфы будет еще веселее.
V
К концу обеда, за пирожным - трубочки с кремом - Первач опять протянул носок и встретил пухлую ножку Сани. Лицо ее уже не зарумянилось вдруг, как в первый раз.
Павла Захаровна беседовала с ним очень благосклонно и, когда он благодарил ее за обед, сказала ему:
– Перед вечерним чаем не завернете ли ко мне... на минутку?
– С особенным удовольствием, - отметил он и сейчас же сообразил, что она поведет с ним конфиденциально-деловой разговор.
Ему в этом доме особенно везло. Смутно догадывался он, что сухоручка племянницы не любит и хотела бы спустить ее поскорее. Женитьба не очень-то манила его. Девочка - вкусная, и влюбить ее в себя ничего не стоит. Да и щадить особенно нечего. Он никого до сих пор не щадил, кто подвертывался... Сначала надо как следует увлечь, а там он посмотрит. Все будет зависеть от того, какую поддержку найдет он в сухоручке... И отец не очень-то нежен к дочери. На него старшая сестра во всем влияет. Между ними есть какие-то родственные денежные отношения... Он в это проникнет. Дело не обойдется без его участия. Вероятно, сухоручка желает, чтобы брат продал на выгодных условиях свою лесную дачу новой компании, к которой он сам желал бы примазаться.
Пока надо добраться поскорее до свежих, как персики, щек Санечки, с их чудесными ямочками. Сейчас они пойдут в комнату Марфы Захаровны, куда подадут лакомства и наливки. Там - его царство. Тетенька и сама не прочь была бы согрешить с ним. Но он до таких перезрелых тыкв еще не спускался - по крайней мере с тех пор, как стоит на своих ногах и мечтает о крупной деловой карьере.
Павла Захаровна сухо приложилась к маковке Сани, когда та целовала ее руку. Горничная подала ей ее палку, и она колыхающейся походкой отправилась к себе.
Как ни в чем не бывало подошел Первач к Сане и предложил ей руку.
– Куда прикажете вести вас?
– спросил он, лаская ее взглядом своих черных глаз, которым он умел придавать какое угодно выражение.
Саня подала ему руку, и он ее слегка притиснул к своему правому боку.
– Тетя, куда мы: на балкон или к вам?
– спросила Саня.
– Сначала ко мне... Кофейку напьемся, Николай Никанорыч... Какой угодно нынче наливки? Терновки или сливянки?
– И той, и другой, если позволите.