Василий Тёркин
Шрифт:
– Я и не требую! Помилуйте!
– Другое дело - заохотить представителя компании, этого Теркина. Если же ему самому приглянется и ваша усадьба с парком, то надо будет на этом особенно поиграть. Вряд ли у него есть свои большие деньги. Разгорятся у него глаза на усадьбу - мой совет: продать ему как можно сходнее.
– Такую усадьбу! Николай Никанорыч! Родовая вотчина... И парк!.. Знаете, тяжело... Всякий дворянин...
– Понятное дело! Но ведь вы можете лишиться ее за бесценок... Из-за
– Я как-нибудь...
Иван Захарыч чувствовал, что говорит на ветер, что кредиту у него нет, что он и не имеет права надеяться...
– Положим... Вы извернетесь... За оба имения вам - позвольте узнать - сколько приходится платить в год?
Иван Захарыч сказал цифру.
– Деньги не особенно большие; но надо их добыть.
– Да, да, - повторил Иван Захарыч.
Его обычная кисловатая усмешка не исчезла с губ; но головы он уже не держал так высоко.
– Душевно рад бы был и в этом оказать вам содействие, многоуважаемый Иван Захарыч...
В голове Первача мелькнуло соображение: "пожалуй, и за таксаторскую работу ничего не заплатит этот гусь, так поневоле придется его выручить".
– Душевно рад был бы, - повторил он после маленькой паузы.
– Положим, у того же Низовьева я мог бы, в виде личного одолжения...
Иван Захарыч начал краснеть. Этакий "шмерц", землемеришка, а говорит с ним, Черносошным, точно начальник с просителем, хоть и в почтительном тоне... Нечего делать... Такие времена! Надо терпеть!
– В виде личного одолжения, - повторил он фразу Первача.
– Достать эту сумму... Но эти богачи - хуже нашего брата, трудового человека... Очень может быть, что вот он приедет и перед миллионной сделкой у него в бумажнике - какая-нибудь тысчонка рублей.
– Очень может быть!
– повторил Иван Захарыч.
На его низком крутом лбу стал выступать пот. Разговор уже тяготил его, давил ему виски.
– Но предположим, - продолжал Первач, замедляя свою дикцию и затянувшись длинной струей дыма, - предположим, что мы добудем эти деньги...
"Мы, - повторил мысленно Иван Захарыч, - вон как поговаривает... Времена такие!.."
– Ваша сестрица Павла Захаровна весьма резонно замечает, что это была бы только отсрочка... краха...
"Вон какие слова употребляет! Крах!.. И терпи!" - подумал Иван Захарыч.
– Извините... я называю крахом...
– Да, да, нынешнее слово, я знаю...
– Слово настоящее, Иван Захарыч. Зачем же доводить себя?
– Конечно, конечно.
– Момент наступает самый для вас благоприятный. Надо его ловить!.. Без ложной скромности скажу - мое посредничество...
– Я понимаю, я чувствую, Николай Никанорыч.
– Только вы мне не мешайте. Следует половчее подойти к этому Теркину. Я не скрою -
– Совершенно верно.
– Работа моя по вашей даче будет кончена много-много через три-четыре дня... На днях же прибудет в Заводное и Теркин.
– Этот агент?
– Не агент, Иван Захарыч, а главный воротила компании. Но я еще не кончил... Сообразите: ежели вы упустите момент...
Раздался сдержанный вздох Ивана Захарыча.
– Крах неизбежен... Дошли до вас слухи о том, каких дел наделали директора банка?.. Я сегодня утром слышал... Вы ведь были в городе... Там, наверно, знают...
– Дурные слухи... Но ведь, знаете, на дворянство везде клевещут.
– Полно, так ли?
Острые глаза Первача остановились на Иване Захарыче.
– Поговаривают, что и здешний предводитель... Вы извините... Он, кажется, ваш родственник?
– Дальний!
– Вы к нему заезжали?
– Как же.
– Ну, разумеется, он скрывает?
– Не знаю.
Ивану Захарычу делалось невмоготу.
– Стало быть, если не компания, крах неизбежен, заключил Первач.
– Банк может прекратить платежи, имения упадут, вы загубите и усадьбу с парком, и лесную дачу за какую-нибудь презренную недоимку.
Дверь отворилась с жидким скрипом. Прохор просунул голову и доложил:
– Барышня Павла Захаровна просят кушать чай.
– Тиски! Тиски!
– почти крикнул Иван Захарыч, вскочил с кресел и отер лоб платком. Лоб весь был влажный.
"Крах!" - выговорил он про себя и почувствовал холод в коленях.
IX
Половодье проникло к самому частоколу одной из двух церквей села Заводного.
Пономарь лениво звонил к вечерне, когда в ограду вошел рослый барин, в синем пальто и низкой поярковой шляпе.
Это был Теркин.
Он не постарел, но похудел в лице, держался не так прямо, как в прошлом году, и бороду запустил.
Сегодня утром приехал он в Заводное и осматривал лесную дачу помещика Низовьева. С ним он должен был видеться в уездном городе - верстах в пятнадцати от берега, по старой московской дороге.
Пономарь звонил внизу, около паперти колокольни, и тянул за веревку, стоя одной ногой на ступеньке, - старый пономарь, с косицей седеющих волос, без шапки, в нанковом подряснике.
Он остановился и спросил Теркина:
– Вам - батюшку?
– Нет, я бы хотел на колокольню.
– На колокольню?
– переспросил пономарь.
Теркин вместо ответа сунул старику рублевую бумажку. Тот совсем бросил веревку и засуетился.
– На разлив поглядеть желаете? Это точно... Вид превосходный.