Васка да Ковь
Шрифт:
– ...Что?
Конечно, она не будет ни в чем убеждать Васку, еще чего не хватало! Люта свихнулась, с какого... Да как она смеет говорить так, как будто как их знает как облупленных, как будто... Ну да. Знает.
– или смерть моей девочки будет на твоей совести.
– Все так же спокойно сказала Люта.
Не ошиблась она. В Кови - так точно.
Куда только делся ее испуг? Жирная самодовольная морда. Как обожравшаяся сметаны лиса, которая нашла-таки крючок, на который можно подцепить жертву. Кто сказал, что лжецы - рыжие? Лжец.
Даже гримаса боли, исказившая эту
Девочка ни в чем не виновата. Ковь может сколько угодно ненавидеть ее мать, но уйти сейчас - как отпустить в лес косматое чудище, схватившее ребенка. Все одно, все едино...
Да, она может запретить себе жалеть Люту. Но ребенка - нет. Васка поймет, он ее слабости знает наперечет. Даже без дополнительных уговоров. А если не поймет, то Ковь не будет уговаривать, а сделает как он скажет, она хочет, чтобы он отказал! Нет, Ковь ни за что не будет говорить ему то, что ей посоветовала Люта, потому что если сделает - это будет гнуснейшим из предательств.
Она его прекрасная дама, а он ее рыцарь, и она имеет над ним эту власть ровно до тех пор, пока не решит, что может ей пользоваться...
Она отвернулась, прислонилась лбом к двери.
Вот бы Васка оказался здесь. Чтобы обозвал ее наивной, доказал ей самой, что она не виновата... На пальцах объяснил идиотке, что Ковь тут совсем не при чем, что она сможет уйти и не жалеть потом об этом...
– Ковь.
– из-за двери Васкин голос звучал приглушенно, но Ковь все равно четко различала каждое слово: как он вовремя пришел, будто почуял!
– Эта тварь тебя опоила.
А вот и первый весомый аргумент против. Жаль, что не сработает.
Ковь не стала спрашивать, как много он услышал. Сползла по двери вниз, уселась прямо на пол, упершись спиной в шершавое дерево.
– Я ничего не пила.
– Да? Тогда ладно. Она опоила хозяйку той гостиницы, помнишь? Это из-за нее та нас оскорбила.
– Вот оно как. Правда?
Люта пожала плечами.
– Я не могла упустить такой возможности. Но не опоила, просто... особая приправа. Могло дать осложнение на сердце, но обошлось. Видишь? Сейчас я совершенно искренна. Я раскаиваюсь, но я сделала бы это еще раз. Хочешь, дам рецепт? Я ж многому тебя научила...
Ковь уставилась на собственные руки, усилием воли гася загоревшиеся на пальцах огоньки. Вспомнила, как покраснело у хозяйки лицо. Обошлось, да. Чуть не убила ее своей кикиморой... Надо же ей было понтануться, покрасоваться: вот, какая переговорщица выискалась! С любой нечистью договорится, ей это как два пальца, ага!
Нужны ей эти рецепты... Как козлу молоко. Молоко. Младенцу будет нужно молоко.
– Да катись ты со своими рецептами к лешему... Мог бы и раньше сказать.
– Упрекнула она Васку.
– Сам только додумался. Слушай... она просит забрать ребенка, правильно?
– Ты слышал?
– Нет, только подошел.
– Признался Васка, - но это логично. Зачем ей еще устраивать такое? Это... мы можем говорить, ты не торопишься?
– Когда начнем торопиться, ты поймешь.
– Невольно улыбнулась Ковь.
– Чего
– Хорошо бы стребовать с нее пару золотых и герцогскую корону в придачу, но чего нам потом с этим богатством делать?
– Ковь слушала его, не сильно вникая, что именно он говорит, Васкин голос просто успокаивал, даже перестали потрескивать волосы.
– Если ты решишь принять ребенка, скажи ей, пусть сначала напишет бумагу.
– Бумагу? Зачем? Какую?
– Удивилась Ковь, мигом заставив себя сосредоточиться.
Как она же хотела, хотела, чтобы Васка ее отговорил. Но он и вправду слишком хорошо ее знает и не тратит сил на бесполезные уговоры... У него всегда такой... практичный подход. Он и Кирочку в свое время не пожалел, русалка до дна иссушилась, а все равно пришлось сделать, как он хотел: деньгами... жемчугом, но какая разница, все равно ведь заплатить. Вот и сейчас, наверное, хочет дом или денег: логично, если так подумать. Услуга-то огромная, тут можно и жизнь попросить...
– Что полностью отказывается от прав на ребенка и вверяет его на наше попечение.
– Ответил Васка совсем не то, что Ковь ожидала услышать, - Понимаешь, я уже разыскиваюсь за пару краж, избиение, изнасилованье, и, кажется, чье-то убийство?
– Двойное убийство.
– Не отказала в себе удовольствии поправить Васку Ковь, и улыбнулась, услышав с кровати испуганное "ах".
– Ты знатный маньяк, Васка и известный в парочке городов извращенец. Так и липнет к тебе эта погань...
– А еще - документированный безумец.
– Согласились из-за двери, - не хочу в придачу заделаться похитителем детей, знаешь ли. Я запомнил накрепко: не стоит недооценивать силу бумаг.
– Ты прав.
Все-таки не деньги.
Ковь махнула Люте рукой - мол, пиши. Занавески она подпалила совершенно случайно, так, искорки с пальцев сорвались, и тут же потушила - под ее строгим взглядом огонь умер, не успев разгореться. Вышитые на занавесках обережные знаки, к счастью, не пострадали. Отлично, не хватало еще сжечь по дурости то, что могло еще послужить.
Действие обезболивающего, кажется, кончилось. От Лютиного спокойствия мало что осталось.
Наблюдая, как Люта суетится, выискивая среди связки ключей на поясе нужный, как не может попасть дрожащими руками в замочную скважину, как с трудом поворачивает ключ и все-таки открывает запертый ящик шкафа, почувствовала что-то вроде злорадства, но волевым усилием ее в себе задавила. Нельзя сейчас ей зла желать. Нельзя.
– Знаешь, кто счастливый папочка?
– Спросила скорее для того, чтобы подбодрить саму себя, и Васка поддержал шутку.
– Какое-то блудливое отродье Ха?
Он всегда зрил в корень.
– Угадал. Лесовик. И он пойдет за нами.
– Мало того, что мы не в ладах с людьми, так еще и последнюю клиентуру потеряем?
– Ну-ну, не кипятись. Зато тебя перестанут доставать русалки... ой, наверное, это, все-таки, грустная новость?
Васка хмыкнул.
– Надену черное и буду рыдать по их хладным объятьям. Как думаешь, мне пойдет? А если глаза подведу черным, как тот парень из бродячего цирка? Помнишь, факелы глотал?
– и, уже серьезно, - Ковь, ты решила?