Васка да Ковь

Эйта

– Что, сработало?
– Ахнула Ковь.

Вроде и знала, чем все кончится, а все равно почему-то переживала.

– Год письмо шло... может, год читали.
– Вздохнул Васка.
– За это время я поучаствовал во взятии Кьяксона, в осаде Кьяксона, в паническом бегстве доблестных королевских войск из Кьяксона... Молодец, герой, у-у-у, по горло нагеройствовался! Когда стало совсем тошно, письмишко дошло куда надо, брата наконец признали без вести пропавшим, меня отозвали, демобилизовали, вернули в замок, как последнего в роду.

Ковь осенило.

– То есть ты поэтому в рыжий красишься? Вина перед куксами, типа?

– А что, куксы рыжие?
– В непритворном удивлении воззрился на Ковь

Васка, а потом хлопнул себя по лбу, - ну конечно, а я-то думал...

– Ты совсем блаженный? Ты же с ними воевал!

– Я же говорю, меня Ха хранил: я участвовал ровно в двух битвах. Сначала мы вернули под крыло короны славный город Кьяксон. Потом куксы вернули тот же город под крыло другой короны... А между этими событиями я просто, ну... знаешь, жил там. Пограничный городок, кочует из рук в руки чуть ли не каждый год. Житель Кьяксона тебе не скажет точно, кто он - кукс или наш. Они это, кажется, по флагу на ратуше определяют... Языка знают два, даже младенцы, и оба для них - родные.

Ковь покачала головой. Как-то уж очень просто Васка об этом говорил: никакого негодования, скорее легкая зависть слышалась в его голосе. Маловато в нем была патриотизма для верного рыцаря короны. Впрочем, в Кови и того не было.

– Знаешь, Ковь...
– Протянул Васка, - Я, пожалуй, плохой воин. Как только мне представилась возможность, я изменил сиятельной Ррахе с репой. И не жалею. Рыжий не вызывает у меня ровным счетом никаких негативных ассоциаций: в Кьяксоне каждый второй рыжий, как кукс, но не кукс. Знает язык куксов... Но зовется "освобожденным гражданином королевства". Легко запутаться. Я решил, что проще всего об этом не думать. Какая разница, кто перед тобой, если он угощает тебя пивом? Вот если он в шлеме и доспехах, если нападает, то все просто - враг. Но, пожалуй, в чем-то ты права. Я так привык к рыжему цвету, что здесь, в родной Йолле, мне стало его не хватать.

– А где тогда моя благодарность? Ну, ты можешь целовать мне сапог и носить на руках! Прямо таки должен, как честный человек!
– Безапелляционно заявила Ковь.

– С чего это?
– Опешил Васка, - Как честный человек я предлагал на тебе жениться!

– Ну, так я добавила в твою жизнь ярких красок, не отпирайся. Ты просто не достоин такой замечательной жены, это будет мезальянсом.
– Хмыкнула Ковь.
– Так что было дальше? После того, как тебя отпустили?

– О, я горжусь этим временем! Полгода я сидел спокойно себе в замке, даже доход был, представляешь? Меня на пять лет от налогов, оказывается, освободили, в связи с тяжелым финансовым положением... если с казенного на человеческий - окончательно обнищал род Диерлихов. И тут он... пришел.

Васка замолчал.

Противно заблеяла гадина-коза. Ковь поймала Васкин взгляд и отрицательно покачала головой: нет, кормить Эху рано, подоят позже. Боялась, что он сейчас замкнется в себе и все, добавила поспешно:

– Фыль с Кирочкой вернутся... Покормим.

Васка спорить не стал.

– Ты знаешь язык жестов?
– Спросил он внезапно.

– Не-е-ет.
– Протянула Ковь, - А что, он глухой вернулся?

– Немой. Язык ему кто-то отрезал - чуть не под корень.
– Вздохнул Васка, - А я его, дурак, пожалел. Сидел три дня, не разгибаясь, язык учил - ты бы его правую руку видела, на ней кто-то будто поплясал, а он все равно такие штуки из пальцев крутит, посложнее твоих пассов... ну и я научился - не показывать, так понимать. С пятого на десятое, но все лучше... Думал - ну что, инвалид, что он мне сделает? Я ж не в обиду, я ж добром просил... Не додумался тогда, что за просто так никто ничего не режет и на руках не пляшет, за аристократа и вздернуть могут, не портовый же бродяга... А братцу расщедрились. Наивный я был... Ни о чем думать не мог, так к куксам

не хотелось... Ты бы знала, как я не хотел к клятым куксам! И я предложил не объявлять, что он вернулся. Подождать хотя бы, пока все наладится. А знаешь, что он мне показал?

Васка сложил из трех пальцев неприличный жест, и Ковь неодобрительно покачала головой.

– Ну не рядом с ребенком же, совесть имей! Это он откуда нахватался, твой очень образованный брат? Этот жест один мой друг у шлюх столичных подсмотрел... Что, небось, еще и прыщавый пришел, а?

– А я на войне. Ходил, знаешь ли, со скуки к обозам...
– Васка смущенно кашлянул, - А где нахватался... вот где три года мотался, там и нахватался, наверное, кто его знает? Неважно. Кончилась наша бурная дискуссия тем, что он обещал о куксах позаботиться. И позаботился. Помнишь, я говорил, что я документированный псих? Это абсолютная правда. У братишки хранится бумажка с двенадцатью лекарскими печатями, ни один рекуртер не подкопается... Думаешь, это он от чистого, доброго сердца? Ага! Любой юрист сразу скажет, к кому отходит моя доля наследства, раз уж я недееспособен. Младший по закону получает крупицы, но даже эти крупицы уже не мои. Старший брат - мой опекун, такие дела. Двенадцать лекарей тому свидетели. Братишка готов был заботится обо мне денно, нощно, выдавать содержание... А если уж не уследит и я упаду с высокой башни - так у сумасшедшие на то и сумасшедшие, что у них с головой проблемы, они вечно то вены режут, то с башен прыгают. Очень бы, наверное, плакал братик...

– и ты схватил турнирные доспехи...

– Единственное, что я еще не успел продать.
– Кивнул Васка.

– и сам пропал. Сколько, получается?

– Да где-то год.

– У вас это что, семейное?
– Фыркнула Ковь.
– Представляешь, возвращаешься ты, с младенцем, неведомой бабой нижайшего происхождения, одноглазым мальчишкой...

– и маленькой мертвой девочкой...
– Подхватил Васка.

– Слушай, я представляю его лицо!

– Да.
– Рассмеялся Васка, - Я тоже не откажусь это увидеть!

– Научишь?

– Чему?

– Языку жестов, конечно.

Ковь взглянула на солнце: почти вечер. Коза блеяла уже почти без передышки, устала. Сбоку от дороги тянулось льняное поле, лесок маячил далеко-далеко, деревья отсюда казались птичками.

Остановила мула.

Ковь кое-как сползла на землю. У нее-то не было никакого таланта, она не умела элегантно. Взяла у Васки Эху, и тот единым плавным движением оказался на земле. Вот весело было б, если бы она сегодня согласилась! Где бы еще кто увидел знатную даму, которая плюхается с коня мешком картошки?

– Научу. Привал?

– По рукам. Отлично. А я, в свою очередь... м-м-м, чем же мне отплатить?

Ковь всмотрелась в две маленькие черные точки на горизонте, которые медленно увеличивались. Фыль с Кирочкой как ускакали, так всю дорогу держались едва-едва на виду, а теперь, видимо, заметив, что Васка с Ковью остановились, возвращались.

– Может, сегодня вместо меня с Эхой посидишь?
– С затаенной надеждой спросил Васка.

– Ну нет, твоя очередь!
– Нахмурилась Ковь.
– Не могу же я лишить тебя радости общения с дитем. Придумала! Научу тебя доить козу. Хорошо придумала?

– Да пошла ты...
– Простонал Васка.

Коза отошла щипать травку, и вообще выглядела как миленькая безобидная козочка с лубочной картинки, но не стоило обманываться ее невинным видом. Копыто у нее было поставлено: могла, конечно, убить, но предпочитала мучить несчастных, подошедших слишком близко. У Кови на плече расплывалась целая куча синяков один поверх другого.

Ковь хищно оскалилась, ничего-ничего, теперь она будет страдать не одна. Васка, конечно, надеется, что она отвлечется и забудет, но не-е-ет.