Вавилон. Пламя
Шрифт:
Дарири присела рядом на колени и коснулась щеки Лилит. Почувствовав тепло живого тела, она облегченно выдохнула. Варац посмотрел на нее с насмешливым скепсисом, но ничего не сказал.
Лысый мужчина со шрамом подошел к ним, неся в руке бурдюк с водой.
– Налегать не советую. Останавливаться для справления нужды не будем, – сказал он, присаживаясь возле Дарири. Та жадно припала губами к воде.
– О, да он говорящий! – воскликнул Варац восторженно. – Кирье, а как быть в такой ситуации: облегчиться нужно совершенно нестерпимо, но эта джеллаба
Мужчина поманил его рукой.
– Так сразу? – Варац с готовностью поднялся на ноги. – Не стоит ли нам сначала узнать друг друга поближе, а, кирье? Или хотя бы обменяться именами?
– Разумеется, – неожиданно ответил мужчина. – Льгашмын, по роду Валорийский. Почтен, кирье.
Слегка опешив от такого развития событий, Варац впустую хлопнул ртом.
– Удивительные дела! – сказал он весело после небольшой паузы. – Варац, почтен даже больше вашего. Полагаю, этого достаточно, чтобы вы могли наблюдать за интимным процессом моего испражнения? Впрочем, буду откровенен: даже это было совершенно необязательно. По крайней мере, по моему опыту.
– Ты омерзителен, – поморщилась Дарири, сидевшая на коленях возле Лилит.
Варац легко поклонился.
– Естественно, дорогуша. Прошу извинить! Нужда зовет!
Льгашмын и Варац удалились в темноту подлеска. Лилит дернула плечом, что заставило Дарири встрепенуться. Она взволнованно вгляделась в ее лицо, но оно оставалось таким же безжизненным; это был всего лишь короткий мышечный спазм.
Разочарованная, чародейка поменяла позу и устало вздохнула.
– Вы меня собираетесь кормить, нет? – раздраженно крикнула она собравшимся вокруг костра охотникам.
Бесконечность невозможно осознать. Но ее можно почувствовать.
Что, если что-то тянется целую вечность? Без начала, без конца? Что-то, что не подчиняется законам линейного времени, что-то, что не может умереть, потому что оно никогда не рождалось?
Лилит ощущала холодное касание воздуха. Он обволакивал ее и приподнимал над землей, помогая встать. Не для того ли, чтобы снова уронить на землю, побольнее?
Существование. Одинокая искорка без прошлого, без будущего, без памяти и мыслей. Которая помнила лишь свое имя, и не смогла бы его забыть, даже если бы того хотела; тьма нашептывала его ласково и томно, c плохо скрываемой болью в несуществующем голосе:
– Lilith. Lilith. Lilith.
Прошла ровно тамиса пути. Тело изнывало от усталости: тугие цепи, прерывистый сон на твердой земле и постоянная обездвиженность брали измором верно и постепенно. Кормили чародеев исправно, утром перед выездом и вечером перед сном. Насколько это было возможно в полевых условиях, еда была сносной, и на голод жаловаться не приходилось. Конвоировали их все так же, в тишине, нарушаемой лишь редким перешептыванием охотников, стуком телеги и звоном подков.
Варацу порядком наскучило издеваться над Дарири, но и разговаривать с ней по душам он не торопился. Порой он задавал вопрос,
– Дорогуша, – сказал Варац заметно мягче, чем когда-либо до этого. Дарири посмотрела на него внимательно, пытаясь понять, чем заслужила такую щедрость. – Тебе нужно ее отпустить. Поверь мне на слово, так будет лучше всего.
– Ты всю тамису измывался надо мной, моими чувствами и моей верой, будто унижать меня – твое последнее в жизни развлечение. И теперь у тебя хватает наглости говорить мне, что делать, скотина?
– Хочешь горевать – ради бога, – пожал плечами Варац. – Но верить в то, чего никогда не будет? Это жалко и печально, дорогуша. Ты же взрослая чародейка, должна понимать, что из некоторых мест не возвращаются.
Дарири едва заметно прослезилась и посмотрела на него злобно.
– Это ты – жалок и печален. Одинокий ты, суицидальный кусок дерьма.
Чародей склонил голову набок, ничего не ответив.
– Видеть тебя, урода, не могу, – она шмыгнула носом, унимая подступившие к горлу слезы. – Сиди, считай в уме созвездия, и не смей даже смотреть на меня.
Варац лишь хмыкнул в ответ.
Лилит почувствовала на себе мягкое, теплое прикосновение.
– Ori, Lilith, – услышала она.
Чернота немного изменилась, будто пульсируя вокруг нее.
– Ei nessio de toi, – голосов было несколько, трудно сказать, сколько именно. Они были разными: высокими, низкими, тихими, злобными, рычащими и шепчущими. И очень, очень усталыми.
Она открыла глаза. Тьма становилась все плотнее, дышать стало практически невозможно. Лилит увидела пламя: маленькое и совсем неяркое, но живое, такое живое и нежное. Лишь взглянув на него, она перестала быть просто искоркой по имени Лилит: она могла чувствовать, она являла собой нечто и несла в себе груз памяти, обид, радостей, гнева, смеха и боли…
Пламя страдало, и его страдание отзывалось в груди Лилит тихим, резонирующим звоном. Она приняла огонек, дотронувшись до него рукой, а огонек принял ее, с готовностью и страждой, будто только этого и ждал. Будто его ожидание длилось целую вечность.
Loi fo de ei.
Лилит распахнула глаза и громко закашлялась. Воздух был грубым и резал грудь, под ногами трясся пол. Ничто вокруг не менялось, не переливалось и не пахло, и от этой внезапной перемены ей стало дурно. К горлу подступила тошнота.
Голова кружилась, тело ощущалось тяжелым и чужеродным, и она долго смотрела на одну из множества трещин в полу, стараясь вернуть себе контроль над дыханием.
Дарири нарочито громко покашляла. Варац не издал ни звука, но в глазах его даже не горело, а буквально пылало любопытство. Он не отрывал взгляда от Лилит, которая, согнувшись пополам, хрипло дышала, уставившись в пол.