Вчера-позавчера
Шрифт:
Был день стирки во дворе реб Алтера, и собрались там все дети двора, босые и в лохмотьях. Одни умывались водой из луж на камнях двора, другие охлаждали лицо бельем на веревках, а некоторые слизывали воду с отжатого белья. Как только они увидели незнакомого человека, вошедшего во двор, подбежали к нему и стали расспрашивать, кого он ищет, и каждый отталкивал своего товарища, желая проводить гостя.
На шаткой кровати с истрепанными и изношенными подушками и одеялами сидел реб Алтер, склонившись над трехногим столом, и читал книгу. На столе стоял помятый, покрытый копотью, чайник и стакан из грубого стекла, а в стакане — хлеб. Нищета царила в доме, да и сам дом был темный и бедный. Дом этот ничем не отличался от большинства домов внутри городских стен, но Ицхак, чье ремесло приводило его в дома относительно обеспеченных людей, не видел никогда в жизни такого дома и такой бедности. Кашлянул Ицхак и сказал: «Реб Алтер не узнает меня?» Поднял реб Алтер глаза и прищурился, задрожали его губы, и он произнес: «Ицхак?!» И снова сказал: «Не сын ли Шимона ты? Подожди немного, я встану и подам тебе руку». Приподнялся
Когда вырастил реб Алтер детей, понял он, что настало время возвратить свое тело в объятия матери. Разделил он свой капитал, две трети отдал детям, а треть взял себе. Вдобавок к этому получил от нового резника плату за передачу ему лицензии на практику. Взял он с собой деньги наличными и отправился в путь, счастливый и довольный, без горечи и боли, он и его скромница жена, госпожа Гинда-Пуа. Рад, что ест свое, и счастлив, что не нуждается в помощи. Однако жизнь в Эрец Исраэль дана для исполнения заповеди, а не для наслаждения. Как только почуяли у него запах денег, явились к нему казначеи ешивы «Торат Хаим» и уговорили вложить деньги в их ценные бумаги. Согласился он с ними и обрадовался: и учащимся он поможет, и прибыль получит, так как обычно ценные бумаги приносят прибыль своим владельцам. Но в Иерусалиме иные законы. Не прошло много времени, как потерял он все свое состояние и остался гол как сокол. Говоря это, натянул реб Алтер края одежды на свои колени, которые виднелись сквозь рваные штаны. Почувствовал, что Ицхак смотрит на него. Поднял обе руки кверху, и похлопал одна о другую, и сказал: «Так или иначе, мы — в Иерусалиме».
Во время этого разговора не было жены реб Алтера в комнате. Не решался Ицхак спросить о ней, а вдруг ее уже нет в живых. Сказал реб Алтер: «Что же ты не спрашиваешь о старушке? Как она расстроится, что не видела тебя! Час тому назад она пошла к Хаиму-Рефаэлю, слепцу. В нашем городе он знал улицы и переулки как десять зрячих, здесь он еще не выучил дорогу. Раз в неделю ходит Гинда-Пуа к нему стирать белье. Каждый приезжающий в Эрец Исраэль получает за это награду: он видит святые места и радуется тому, что предстает перед его взором; алия этого слепца — вся ради Всевышнего, потому что он не может видеть и не может радоваться увиденному».
В своем городе дом реб Алтера всегда был полон гостями, и он обычно лично прислуживал им. Сейчас, когда попал к нему гость из его города, поставил он чайник на огонь и налил в него воды, чтобы вскипятить ему чай. Чайник был дырявый, и керосинка была не в порядке, не разгорались фитили, а когда разгорелись они наконец, стала капать вода и загасила огонь. Снова зажег он фитили, и отлил из чайника воду, и оставил там столько воды, чтобы она не доставала до дыры в чайнике. И заговорил с Ицхаком об их городе. Сказал реб Алтер: «Большое новшество сделал я перед своим отъездом. Медную кружку сделал с шестью ручками, так что каждый левит держится за одну ручку и поливает воду на руки когенов [79] , и за это были мне левиты благодарны». И еще сказал реб Алтер: «Возможно, что есть богачи — и не сделали, есть богобоязненные люди, ищущие возможность выполнить еще одну заповедь, — и не сделали, но оставили эту заповедь мне, чтобы я мог гордиться ею в Эрец Исраэль. И уже получил я награду в этом мире, когда перед своим отъездом стоял в праздничный день и видел, как шестеро левитов, закутанных в талиты, держат кружку, каждый за одну ручку (я не говорю о молодежи и о детях), и нет там братской толкотни».
79
Потомки священников в Храме.
Ицхак сидел с опущенной головой, и ресницы его дрожали. От слов реб Алтера предстал перед ним молитвенный дом в его родном городе, весь народ — в праздничных одеждах, и кантор ведет праздничную молитву на нигун праздника; и когены бегут, чтобы подняться на возвышение и благословить народ; и все склоняют головы, чтобы принять благословение когенов. Реб Алтер смотрел прямо перед собой в пустоту темной комнаты, и губы его тряслись между бородой и усами. «Ну вот, — сказал реб Алтер, — вода закипела, сейчас нальем нам по стакану чая и попьем». Поднялся, и загасил фитили, и взял стакан, чтобы налить ему. Увидел, что чай у него не заварен и нет заварки для чая. Вздохнул и сказал: «Если чая нет, так сахар здесь есть. Благословен Он, и благословенно Имя Его!» Взял кусок сахара, и вложил в руку Ицхака, и сказал: «Должен человек радоваться тому, что есть у него. Не так ли, Ицикл? Скажи благословение, сын мой, благослови за то, „что все возникло по слову Его“».
Отломил себе Ицхак маленький кусочек сахара и сказал: «Реб Алтер не пьет?» Улыбнулся реб Алтер и сказал: «Пью я, пью я. Есть у нас, слава Богу, колодец, полный воды, далеко не все могут сказать это. Здесь в Иерусалиме я понял: все, что Господь, Благословен Он, дает, это драгоценный подарок из Его рук. В галуте, за границей, где все в изобилии, человек порой пренебрежительно относится к Его дарам, тем более к воде; но здесь мы славим Всевышнего за каждую каплю, которую он спускает нам с небес; как сказано „Воду дождевую ты будешь пить“. И об этом, Ицхак, есть у меня серьезное исследование, но я разъясню тебе притчей. Речь идет о царе, у которого много сыновей. Отправились его сыновья в дальние страны. Дал им царь в путь всего в изобилии по-царски, как всегда поступает царь, у которого есть много всего. И есть у царя еще младший сын, самый любимый, его он держит при себе дома и дает ему все необходимое изо дня в день.
Сказал Ицхак: «Может быть, пойдет реб Алтер со мной?» Вытянул реб Алтер одну ногу. Увидел Ицхак, что она обмотана ватой и обвязана тряпьем. Спросил: «Что это?» Сказал реб Алтер: «Так случилось, что когда удостоился я стоять на Святой Земле, то поскользнулся и сломал ногу. Блуждал этот глупый старик в высших мирах, и не смотрел себе под ноги, и поскользнулся, и упал. С небес наказали меня, сынок, потому что парил я мысленно в небесах, а ведь должен человек в Эрец Исраэль понимать, что именно лежит перед ним, понимать, что земля эта — святая. И хотя я живу совсем близко от Западной стены, не удостоился я молиться там». Вздохнул Ицхак об этом старце: сколько усилий он затратил, сколько трудов положил, пока поднялся в Иерусалим, а когда поднялся в Иерусалим, то не удостоился помолиться даже один-единственный раз у стены Плача. Сказал реб Алтер: «Но разве самый знатный я из всего Израиля? Довольно с этого человека, что он живет в Иерусалиме. Теперь, сын мой, иди и помолись о душе твоей матери, мир праху ее, чтобы она была тебе защитницей». Только вышел Ицхак, вернул его реб Алтер и сказал: «Подойди, и я покажу тебе что-то». Вытащил реб Алтер маленький блокнот, в который записывал имена всех мальчиков, которых удостоился ввести в союз с нашим праотцем Авраамом, и показал ему имя Ицхака среди них.
Часть двадцать четвертая
РАЗБИТЫЕ СОСУДЫ
На каждой ступени каменной лестницы, спускающейся к Западной стене, лежит и сидит великое множество нищих: хромых и слепых, безруких и безногих, со вздутой шеей, и распухшими ступнями, и иссохшим сердцем, и разных других калек, человеческих обрубков, которых Создатель оставил в середине работы и не доделал до конца. Но когда прекратил Он их созидание и покинул их, то умножил этим их мучения, а может быть, Он довершил свое дело до конца, но настигла их кара Божия. И чем ниже ступенька, тем горе ее больше. Когда же спустился ты по всем ступеням, видишь связку тряпья. Убежден ты, что это тряпки, а это женщина со своей дочкой, и не ясно, моложе ли дочь своей матери, но ясно, что беда у них одна, это — голод. Глаза их глядят прямо перед собой, но кажется, что не глаза их глядят, а гной — в их глазах. Лежат эти обрубки тел напротив любимого дома нашего, что разрушен, места, где каждую молитву и каждую мольбу каждого еврея Господь, Благословен Он, слышал и исполнял. А теперь, когда разрушен Храм, молимся мы, и умоляем, и просим, но молитва наша не слышна. А если и слышна, то исполняется лишь наполовину — человек исцеляет свою душу, но не исцеляет тело.
Старики и старушки, по дороге останавливаясь на каждой ступени, раздают своим братьям и сестрам инжир, или финик, или кусочек сахара, или грошик. Не стоит задумываться над тем, почему Всевышний этому дает много, а тому не дает ничего. В данном случае надо сказать, что одни ненамного богаче других. Только эти владеют своим телом, и отрывают от себя, и дают другим. Останавливался Ицхак перед каждым нищим и подавал ему. И подавая милостыню, как бы извинялся, что он сам не сидит с несчастным вместе и не страдает от мучений. Пока было у него что дать, давал. Когда иссякли монеты, а нищие не иссякли, протянул он им ладони и показал, что они пусты. Начали они тянуть его за края одежды и провожать его воплями, пока не убежал он от них и не протиснулся на площадь перед стеной. И тут пристали к нему другие нищие, еще ужаснее первых.
Площадь полна мужчинами и женщинами, стариками и старухами. Одни сидят на скамьях и маленьких скамеечках и в руках у них книги, другие стоят и произносят псалмы, кто едва слышно, а кто — с воплями и плачем. Старики стоят — тут и обнимают камни стены, а старушки стоят — там и покрывают эти камни слезами. И между камнями поднимаются стебли травы и виднеются письмена с именами и просьбами, начертанными измученными горестями и жаждущими избавления людьми. И клочок неба виднеется в своей первозданной чистоте, как глаз Всевышнего, взирающего из своей святой обители с небес на народ Израиля и на землю, которую Он дал нам. Наши братья, сыны Ишмаэля, дяди нашего, захватившие прилегающие к Стене Плача дома, прибывают и прибывают; у одного — куча хлама на голове и буханка на ней, а другой ведет осла, нагруженного навозом; и они толкают и расталкивают молящихся евреев, дабы не умножились их силы благодаря молитвам и не привели бы они избавление. А туристы и туристки, потомки брата Яакова, стоят и указывают своими тростями на камни разрушенного Храма и на евреев, оплакивающих разрушение. Как только Ицхак пришел, схватил его за руку сефардский служка и крикнул: «Друг мой! Зажги свечу!» И воткнул ему в руку масляный фитиль, чтобы тот зажег его и дал ему копейку. Много раз уже бывал Ицхак у Стены Плача и ни разу не приближался к ней, так как считал себя недостойным. Теперь, когда начал он произносить кадиш, как бы само собой приблизился он к святым камням. Сердце его заколотилось, ноги готовы были отняться. Но голос его слился с голосами всех стоявших у стены, и те ответили ему: «Амен! Да будет великое Имя Его благословенно!»