Вчера-позавчера
Шрифт:
Часть двадцать первая
СО СТАРЫМИ ДРУЗЬЯМИ
Мир и тишина разлиты над городом, и дома его погружены в покой и тишину. И обитатели этих домов — народ тихий и полагающийся на Бога. Каждый дом освещен, и каждое окно приветствует тебя. И над башнями светит луна. И камни города примирились с тобой, и городские деревья шелестят листвой. И звук — не звук поднимается из земли, и ты идешь за этим звуком. И вот — караван измаильтян прибыл, и их верблюды несут плоды Эрец Исраэль. И кажется тебе, что ты пойдешь с ними, пока не приведут они тебя к твоим праотцам.
Но бывают вечера, когда Ицхак не находит покоя ни дома и ни на улице. Входит к себе в дом — стены дома давят на него. Выходит на улицу — небо и земля тоже мучают его. Если светит луна, сердце его изливается от тоски. Нет луны — все в мире черно для него.
Как большинство неженатых молодых людей, которым тяжело дается одиночество, идет он в Народный дом. Даже Адаму, восседавшему в райском саду, причем ангелы служения стояли, и жарили ему мясо, и процеживали
Одни возносят преувеличенную хвалу в адрес Народного дома, говорят, что это дом, где собираются просвещенные горожане, жаждущие знаний и мечтающие о возрождении народа Израилева, а другие ворчат, говоря, что должен был быть Народный дом таким, а не этаким. Газета «Хапоэль Хацаир», которая не позволяет себе закрывать глаза на правду, как-то опубликовала свое мнение по поводу Народного дома, но с того дня, как была напечатана эта критика, не изменилось ничего, и, когда ты входишь сюда, кажется тебе, что ты пришел только для того, чтобы подтвердить истинность напечатанного.
Заходим мы в огороженный двор, полный колючек и камней, и входим в большой зал, от которого отходят две комнаты в одну сторону и две комнаты в другую. В одной комнате сидит библиотекарь и выдает книги, а в другой — все желающие провести здесь часок-другой из длинного-предлинного иерусалимского дня, в третьей комнате заседают члены комитета, обсуждающие дела Народного дома, а четвертая комната служит буфетом. А те, кто еще не решил, в какую комнату пойти, прогуливаются по залу. Напротив них, во дворе — девушки, одна под ручку с другой, прохаживаются туда и обратно и беседуют. О чем говорят эти девушки? Говорят они о скуке, которой нет конца, и о том, что не встретишь здесь человека, способного пробудить хоть немного сердце. А еще в стороне, у ворот, сидит студент семинара, пришедший сюда тайком; он весь сжался: только бы не заметили его, ведь если заметят, выгонят из семинара со скандалом — запретил директор своим ученикам приходить в Народный дом: все посетители Народного дома либо вероотступники, либо революционеры. Сидит этот студент и старается быть незаметным, чтобы не обнаружили его, но мысли, не подвластные своим хозяевам, летают свободно. Множество мыслей в сердце человека, и главное во всех его мыслях — женщина и любовь. Когда создал Господь, Благословен Он, Адама, то создал для него жену из него же. Оттого что согрешил Адам, вынужден теперь человек сам хлопотать в поисках жены. Сидит этот студент в полном одиночестве и шепчет строки: «Говорят, любовь есть в мире, что такое любовь?» И он поражен, уж если Бялик, великий поэт этот, не знает, что такое любовь, как может простой человек знать это? Заволакивают его глаза и сердце слезы, как девушек заволакивают вечерние тени. Говорит девушка своей подружке: «Давай войдем! Уже зажгли лампу».
Когда зажигается свет, берут почитать газету или сидят и беседуют друг с другом. Но беседа эта не подкрепляет им душу, это похоже на разговор человека со своим отражением в зеркале. Есть среди них оратор — просят его выступить. Есть у того желание говорить — встает и держит речь, не хочет — не выступает. Встал один из присутствующих, поднялся на трибуну и стал читать один из рассказов Шолом-Алейхема. Слушатели, приехавшие из-за границы, сидят и смеются, жители Иерусалима склоняют голову на плечо и дремлют, пока не просыпаются от звука аплодисментов; и они также хлопают в ладоши, чтобы не сказали про них, что они не понимают литературу, но при этом удивляются, что тут смешного и чему тут аплодировать.
Но иногда проникает дуновение жизни в стены Народного дома, как, например, вечерами, когда бывает бал или лекция, в особенности, если лектор из Яффы. Чем отличаются ученые люди Яффы от ученых людей Иерусалима? В литературе намного лучше разбираются ученые Яффы, которые хорошо знают ее и лично знакомы с писателями. В науках намного лучше разбираются ученые Иерусалима, читающие по-немецки и черпающие свои познания из первоисточника, не так, как ученые Яффы, черпающие свои познания из русских книг, которые, в свою очередь, являются переводом с немецкого; а известно, что не всякий переводчик достаточно хорошо знает язык, с которого переводит. И все-таки у ученых Яффы есть одно преимущество: они говорят с чувством. Кроме науки и литературы читают там лекции и на актуальные темы. Лекции эти, на актуальные темы, привлекают большое число слушателей, потому что и в Иерусалиме, отгородившемся от мира, жаждут знать, что происходит в мире. Бывает, что попадают сюда писатели, и ученые, и общественные деятели из-за границы. Так однажды группа из сорока туристов, наделавшая шуму по всей стране, прибыла в Народный дом, и собрался весь новый Иерусалим в их честь и буквально носил их на руках. И они произносили речи, торжественные и возвышенные.
Бывает, что заходят сюда просто гости из Яффы и из поселений, приезжающие в Иерусалим по делам или на лечение; они приходят в Народный дом, чтобы повидать образованную часть города, лучших представителей Нового ишува. Их сразу можно узнать по легкой одежде, загорелым лицам и некоторым привычкам, необычным для Иерусалима. Сидят иерусалимцы, жители столицы, и принимают своих братьев, полные достоинства и гордыни, ведь они известные люди в Иерусалиме и убеждены, что они выше всех в мире оттого, что удостоились жить в Иерусалиме. И они вплетают в разговор слова, введенные в употребление комиссией по языку иврит, и щеголяют академией «Бецалель», где занимаются искусством, начиная от ковра под твоими ногами и кончая панамой на твоей
Господин Нехемия-Гедалия Поск, пожилой человек лет пятидесяти на вид с насмешливым лицом и маленькими глазками, один из основателей Народного дома и один из его приверженцев, любит рассказывать во славу старого Иерусалима. И хотя он причисляет себя к Новому ишуву, он в курсе деятельности раввинов и финансистов, каждого учреждения и учреждения, и все, что происходит в Иерусалиме, касается ли это молодых или старых, близко его сердцу.
Сидит себе господин Нехемия-Гедалия Поск в черном сюртуке — трудно сказать, это платье религиозного еврея или одежда образованного человека? И на голове его примятая черная фетровая шляпа, купленная за границей, когда он ездил на конгресс в Базеле. И вот он смотрит с любовью на людей, внимающих его словам, и рассказывает с восторгом о раввинах Иерусалима, о том, как они умеют подойти к каждому человеку и как они мудро управляют городом, ведь требуется большая мудрость для управления этим городом, где собрались выходцы из самых разных стран рассеяния и каждый человек представляет собой свой собственный мир изгнания. И как раввины умеют руководить жизнью города, так умеют попечители и казначеи управлять колелями и другими благотворительными учреждениями, которые являются основой существования иерусалимцев. Во времена, когда стоял Храм, Храм кормил Иерусалим; теперь кормится он пожертвованиями, ведь Иерусалим не похож на другие города, где есть торговля и промышленность, но есть в нем, в Иерусалиме, Тора и молитва. Рассказывает господин Поск о том, когда основано учреждение такое-то и когда основана ешива такая-то; сколько средств туда поступает и каковы их расходы; что это за люди, стоящие во главе учреждений, и кто такие главы ешив; чем они занимались за границей и когда совершили алию в Иерусалим; и тут же он советует всем приезжающим в Иерусалим посетить благотворительные учреждения, и школы, и ешивы, и колели. И не бойтесь фанатиков, а, напротив, — учитесь у них непримиримости, так как основная наша беда в том, что ушел фанатизм от народа Израилева, и каждый человек поступается своими взглядами в угоду лживой терпимости.
Как-то раз пришел Ицхак в Народный дом и встретил там своих старых знакомых, вместе с которыми он обивал пороги фермеров и контор. Уверены они были, что Ицхак уехал из Эрец Исраэль, и то же самое думал Ицхак про них; и вот все они как один здесь, в Иерусалиме. Земля эта, которую они хотели обрабатывать и беречь, держит их и не дает им покинуть ее.
Сидит Ицхак со своими старыми товарищами и говорит с ними о фермерах Петах-Тиквы и о владельцах виноградников Ришон ле-Циона; о Викторе, и о Теплицком, и о табаке, который посадили в Нес-Ционе; о чиновнике в справочном бюро в Яффе и о других чиновниках и конторах, которые были и исчезли или должны исчезнуть, потому что любое заведение, где нет жизни, — все равно что мертвое. И в ходе беседы вспоминают они Рабиновича и Соню, море и Яффу, ее виноградники и пальмы. Что только вспоминали они и чего не вспоминали?! Оттого, что разговор этот очень долгий, а мы любим что покороче, пропустим их беседу. Ицхак ведет себя как радушный хозяин и приглашает своих друзей на чашку чая, и заставляет полюбить этот чай, чай Иерусалима, чай из дождевой воды, и заказывает им вкусные булочки грузинского пекаря. Сидят они все вместе и говорят о Рабиновиче, о котором ничего не слышно, и о многих Рабиновичах, поступивших, как и он, и оставивших Эрец Исраэль; а от Рабиновичей возвращаются опять к Соне, которая принимается каждый день за новое дело.
Сидят они, товарищи наши, и говорят — о себе и о других, о раскаленном солнце Иерусалима и о море Яффы, об испарине и о песке, о халуке и о труде, и об Иудее и Галилее, о Иерусалиме и Яффе.
В тот день отложил Ицхак свою работу и взял выходной, чтобы показать своим друзьям Иерусалим. Что только он показал им и что только не показал?! Башню Сияющего Света, которая была построена специально, чтобы наблюдать оттуда восход солнца, и дома и дворы, где не видят вообще света солнца. Синагогу «Краса Израиля», на строительство крыши которой австрийский император пожертвовал деньги, и четыре сефардских синагоги, и высеченную там пещеру, где открыл себя пророк Элиягу. Синагогу «Дом Бога» и синагогу «Руины» рабби Иегуды Хасида. Ешивы и Караимскую синагогу и, естественно, Западную стену, остатки нашего великолепия с древних времен. А перед тем как повел Ицхак наших товарищей в город внутри стен, они побывали в Бухарском квартале и в квартале йеменских евреев, в академии «Бецалель» и в доме Бен Иегуды. И госпожа Хемда Бен Йегуда приняла их радушно и показала им стол, который передавала она мужу в тюрьму; показала им большой шкаф, где стоят словари со всеми словами на иврите, начиная с «Вначале создал Бог…» и до слов, придуманных ею самой. Много всего есть в Иерусалиме, не может глаз охватить все.