Вдовец
Шрифт:
— Когда ты впервые призналась, что хочешь меня?
— Я не говорила такого, — Итан успевает перехватить мою руку, которой я хотела стукнуть его по плечу.
— Странно, я помню именно так. Хотя я больше разговаривал с не застегнутой пуговицей твоей блузки.
— На мне было платье, — я запрокидываю голову и строго смотрю на него. — Ты ни черта не помнишь!
— Или ты. Уже не проверишь, как было на самом деле.
— У меня отличная память.
— И фантазия, ты очень много фантазируешь, — Итан наклоняется и легонько касается моих
Он прячет откровенные слова за усмешкой, переводя всё в шутку, но я не хочу больше смеяться.
— Мы все любим образ в голове, а не реального человека.
— Любим?
— Да, любим. Люблю, — я выдерживаю его пристальный взгляд, в котором постепенно потухает сомнение, или он, пожалуй, ждет моей усмешки, за которой я тоже спрячусь, но я не собираюсь, и Итан дарит мне другой поцелуй, глубокий и нежный, словно не касался моих губ вечность. — Я не хочу больше играть, первые встречи были лучшими, прекрасными, и ты был собой.
— Ты знаешь, какой я?
— Покажи мне.
Итан повторяет движение, с которым я проснулась. Он кладет ладони на мое лицо, теплым прикосновением очерчивая подбородок и скулы, и чуть отстраняется, чтобы видеть меня. Мне сложно дается вдруг рожденная им дистанция, но я тоже останавливаюсь и смотрю на него в ответ. И я ловлю его ритм дыхания, более спокойный и размеренный, глубокие вдохи и бесшумные выдохи, которые чередуются один за другим и неожиданно усыпляют меня. Становится так хорошо, пружина голода разжимается и сходит на нет всё напряжение, я вбираю в себя воздух еще глубже и отпускаю его, прикрывая глаза.
Я не вижу Итана, но чувствую теперь острее. Он исчез, но стал ближе.
— Меня клонит в сон, — признается Итан, и в его словах так ярко горит умиротворенная улыбка, что я могу представить ее до мелочей, не поднимая век.
— Меня тоже, твое дыхание как колыбельная.
— Да, я скучный тип на самом деле.
Я на ощупь поднимаю руку и накрываю мужские губы, которые лениво прикусывают пальцы, а потом утыкаются в мою макушку. Итан обнимает меня, запирая в теплых объятиях, и подвигает подушку ниже, чтобы устроиться рядом.
— Скучный, значит. Хорошо, первую графу я заполнила.
— И я разговариваю во сне.
— Серьезно?
— Нет, но я представил, как ты будешь прислушиваться всю ночь.
— Всю ночь? Уже светает, Итан.
— Да, у нас мало времени, пора затыкаться.
— И ты грубый.
— Вторая графа.
Глава 24
Меня пробуждает неприятный толчок. Черт! Я зачиталась, потеряв счет времен и совершенно забыла, где я и с кем. И теперь виновница, исписанная синими чернилами, падает на пол, соскользнув с коленок, а я резко выпрямляюсь, чтобы надавить на дверь всем весом.
— Саша? — обеспокоенный
— Да, — пытаюсь вспомнить беззаботные интонации, но звучу как безнадежная актриса из российских комедий, но хотя бы ловкость мне не отказывает, я быстро поднимаю дневник и возвращаю его за пояс.
— Начинает темнеть, — Кирилл отпускает дверь, я чувствую спиной, как уходит давление от его нажатия, и я едва не захлопываю ее, провалившись назад. — Мы с Итаном осмотрим двор, пока там хоть что-то видно.
— Хорошо, я буду в доме.
Он ничего не говорит больше и направляется к выходу, где вскоре скрипит дверь. Ушел.
Теперь можно подняться на ноги и выйти в коридор, и желательно разминуться с Итаном. Неожиданное появление Кирилла здорово напугало меня, а мне нужно уложить прочитанные страницы в голове. Две записи из чужой жизни нарисовали одновременно четкую и неясную картинку. Я вижу сломанный брак и любовную связь, которая завораживает как что-то больное и бушующее… Хотя из меня отличный эксперт!. Я чувствую себя несмышленым ребенком, когда читаю подобное. Так бывает?
Итан такой?
— Там нет ничего интересного, но я оставил лестницу.
Он стоит в проеме напротив и ловит мой встревоженный взгляд. Отлично… Я не заметила его, когда выходила, и экстренно леплю на губы легкую улыбку и отворачиваюсь, благодаря Итана за подсказку. Да, лестница, лучше смотреть на нее.
— И свет тоже, — я замечаю желтоватое эхо, что спускается сверху.
— Что не так?
— Что? — приходится вновь поворачиваться к нему. — О чем ты?
— Тебя что-то беспокоит, я вижу. Если это из-за нас с Кириллом, то мы немного успокоились, больше глупостей не будет.
— Вы долго пробыли наверху.
— Он простучал каждую дощечку, — Итан грустно усмехается, — я уже думал, он там заночует. С ним трудно, когда он увлекается… Я начинаю понимать, как он дошел до такой жизни.
— Какой?
— Вчерашней. Хочешь честно? Он болен и ему нужна серьезная помощь.
Он говорит, а я смотрю на детали. Замечаю полустертую родинку над верхней губой, и два кольца на среднем и безымянном пальцах, они совершенно одинаковые и даже как будто размер один, потому что с безымянного кольцо хочет свалиться. А его рубашка застегнута через пуговицу, словно он торопился, когда собирался, или ему просто плевать.
И я могу продолжать, замечая новое и новое. Теперь почему-то замечаю… Хотя крупные ладони я отметила еще в кафе, пока сидела завороженная напротив Итана. Осталось только представить силу возможной пощечины.
— Его буквально перемкнуло, — продолжает он, — ничего не волнует, кроме расследования. Там наверху один мусор, но Кирилл мог бы копаться часами, перебирая каждую пылинку. Он боится остановиться и боится что-то упустить.
— Но он упустил, — я коротким жестом указываю на стол, который стоит в большой комнате как раз за спиной Итана.