«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
Шрифт:
В самом деле, если рассматривать создание губных учреждений лишь как один из экспериментов по наведению порядка на местах и искоренению преступности, то грань 1530-х гг. становится относительной: ясно ведь, что центральная власть озаботилась проблемой разбоев гораздо раньше, что и отразили, в частности, статьи Судебника 1497 г. Столь же условной является и другая закрепившаяся в научной литературе хронологическая грань — середина 1550-х гг., поскольку упомянутые «эксперименты» властей по созданию эффективной системы борьбы с «лихими людьми» продолжились и после упомянутой даты.
Итак, предположим, что правительство, отдавая распоряжения о создании на местах выборных органов для преследования «лихих людей», не преследовало никаких иных целей, кроме той, которая прямо подразумевается в самих дошедших до нас ранних губных грамотах, а именно — решительной и бескомпромиссной борьбы с разбойниками. Попробуем взглянуть на нововведение 1530-х гг. под более широким углом зрения — как на одну из мер, которые практиковала великокняжеская
Впервые в общегосударственном масштабе меры по борьбе с «лихими людьми» были регламентированы в Судебнике 1497 г. В этом памятнике в качестве родового понятия для наиболее тяжких преступлений используется термин «татьба»; причем суд по такого рода делам был предусмотрен на двух уровнях: центральном (суд великого князя или боярина) и местном (суд наместника). Статья «О татбе» (ст. 8 по традиционной нумерации) из раздела о боярском суде гласила: «А доведуть на кого татбу, или разбой, или душегубство, или ябедничество, или иное какое лихое дело, и будет ведомой лихой, и боярину того велети казнити смертною казнью…» [2064] Поимкой, доставкой в суд, охраной и пыткой татей занимались специальные судебные агенты — недельщики, функции которых описывались особым разделом Судебника («О неделщиках указ», ст. 31 и сл.). «А пошлют которого неделщика по татей, — говорилось в ст. 34, — и ему татей имати безхитростно, а не норовити ему никому» [2065] .
2064
Судебники XV–XVI веков. С. 20.
2065
Там же. С. 24.
Процедуру наместничьего суда по делам о «лихих людях» определяла ст. 39 Судебника («О татех указ»): «А доведут на кого татбу, или разбой, или душегубьство, или ябедничьство, или иное какое лихое дело, а будет ведомой лихой, и ему [наместнику. — М. К.] того велети казнити смертною казнью…» [2066]
В случае приезда московского недельщика в какой-либо город или волость (т. е. на территорию, находившуюся в юрисдикции соответственно наместника или волостеля), для подтверждения своих полномочий он должен был предъявить особую «приставную» грамоту: «А в которой город или в волость в которую приедет неделщик или его человек с приставною, и ему приставная явити наместнику или волостелю, или их тиуном» (ст. 37) [2067] .
2066
Судебники XV–XVI веков. С. 25.
2067
Там же. С. 24.
Все эти законодательные нормы давно известны в науке и неоднократно комментировались исследователями [2068] , но почему-то до сих пор не предпринималось попыток изучить встречающиеся в актовом материале первой половины XVI в. ссылки на деятельность упомянутых в Судебнике великокняжеских недельщиков, посылаемых для поимки «лихих людей». Впервые на эти документы обратил внимание С. М. Каштанов почти полвека назад в рецензии на книгу Н. Е. Носова по истории местного управления, однако до сих пор они не были подвергнуты систематическому изучению [2069] .
2068
См.: Черепнин Л. В. Комментарий к Судебнику 1497 г. // Судебники XV–XVI веков. С. 52–57, 74–77, 80; Носов Н. Е. Очерки по истории местного управления. С. 228–229; Его же. «Новое» направление. С. 335; Пашкова Т. И. Местное управление. С. 106, 113, 116; Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. СПб., 2001. С. 202–203, 206–208, 223, 228, 284–286, 294, 307, 308.
2069
Каштанов ссылался на эти документы с целью обоснования своей концепции об особом усилении классовой борьбы (отождествляемой им с «разбоями») на севере страны (Каштанов С. М. К проблеме местного управления. С. 144–146). Носов процитировал некоторые из упомянутых грамот с тем, чтобы продемонстрировать несостоятельность гипотезы Каштанова (Носов Н. Е. «Новое» направление. С. 331–337). Однако к изучению интересующего нас вопроса о централизованном сыске «лихих людей» в первой половине XVI в. эти документы ни разу не привлекались.
Речь идет о жалованных несудимых грамотах 20–40-х гг. XVI в.,
2070
ААЭ. СПб., 1836. Т. I. № 171. С. 140. В публикации ошибочно напечатано: «…и им на те сроки не ставитись»; в подлиннике грамоты, как указал С. М. Каштанов, стоит: «…и им на те сроки ставитись» (Каштанов С.М. К проблеме местного управления. С. 144, прим. 62).
Жалованная грамота Василия III Симонову монастырю от 3 января 1524 г. на владения в Бежецком Верхе и Углицком уезде проясняет обстоятельства, при которых в монастырской вотчине мог появиться недельщик «с записью». Монастырские крестьяне могли быть вызваны в великокняжеский суд по искам других лиц только два раза в году (на Рождество Христово и Петров пост), но с оговоркой: «…оприч лихих людей, татей и розбойников». «А в лихих делех в татьбах и в розбоях, — гласила далее грамота, — по их крестьан ездят наши недельщики з записьми и на поруку их дают безсрочно» [2071] .
2071
АФЗХ/АМСМ. № 18. С. 25–26.
Такой же порядок в подобных случаях устанавливался в жалованной несудимой грамоте Василия III митрополиту Даниилу на суздальское село Быково с деревнями, выданной 22 сентября 1526 г.: «А учинится у них душегубство, и розбой, и татьба с поличным в году меж тех сроков [Рождество Христово и Петров день. — М. К.] в том его селе, — говорилось в документе, — и наши бояре пришлют наших неделщиков с записью по его людей и по христиан, да тех его людей и христиан дают на поруки на крепкие да за порукою их приводят с собою вместе к мне, к великому князю» [2072] .
2072
АФЗХ. М., 1951. Ч. I. № 162. С. 144.
Недельщики «с записями» упоминаются и в некоторых правых грамотах 20-х гг. XVI в. Обращение к одной из них, выданной по приговору судьи, боярина М. Ю. Захарьина, митрополичьему сыну боярскому Басалаю Рагозину 2 июня 1528 г., поможет нам нагляднее представить характер деятельности этих судебных приставов.
Басалай Рагозин «с товарищи» судился с Андреем Лапиным, «человеком» Василия Бундова, обвиняя того в разбойном нападении на митрополичий рыбный двор в Сенежской волости. На суде в Москве, помимо истца и ответчика, присутствовал и недельщик Данилко Трофимов. Судья задал ему вопрос: почему он доставил на суд одного А. Лапина и не привез других участников того нападения? «И неделщик Данилко Трофимов так рек: яз, господине, по них ездил и изъехал, есми, господине, с понятыми того Андрейка Лапина, а товарищи его, господине… которые у меня в записи, Истомка Быков с товарищи, поутекали в очех…» [2073] (выделено мной. — М. К.). Как явствует из приведенного текста, «запись», с которой ездил недельщик, содержала список лиц, которых ему поручалось задержать и доставить в Москву на суд.
2073
АФЗХ. М., 1951. Ч. I. № 222. С. 195.
В недельщиках «с записями» можно без труда узнать недельщиков с приставными грамотами, о которых говорит Судебник 1497 г. Грамоты 1520-х гг., отражая применение его норм на практике, в то же время, по-видимому, свидетельствуют о некоторых изменениях делопроизводственной терминологии по сравнению с концом XV в. Примечательно, что в грамоте 1522 г. Кассиано-Учемскому монастырю говорится о посылке недельщика боярином или дьяком, а в документе 1526 г. употреблено множественное число («наши бояре пришлют наших неделщиков»). Имеем ли мы здесь дело просто с вариантами словоупотребления или указанное различие отражает некую тенденцию в развитии практики управления? Следующий документ, к анализу которого мы обратимся, дает, на мой взгляд, некоторые основания для суждений по этому поводу.