Вдвоём веселее (сборник)
Шрифт:
– Каждая вещь имеет свое начало и свой конец! – подумал мальчик про длинный день, который ждал его.
Дерг, дерг. Автобус качнулся и стал карабкаться на мост. Мальчик, затаив дыхание, смотрел, как уходят в обратную перспективу знакомые здания. Еще дерг. Он подпрыгнул на сиденье и зажмурил глаза. Нет, его не вырвет! Он будет думать о Люси, о том, как она встретит его. Вместе они проявят фотографии.
Дэн будет приятно изумлен, узнав вид с холма Калп. А он непременно узнает его, потому что мальчик найдет ту самую точку, с которой художник рисовал все это. Его звали Пол Филиппоте, и он был французом. Какое счастье, что они нашли эти картины и соединили их в одно целое. Триста шестьдесят градусов битвы! Как он это сделал и сколько времени у него на это ушло! Особенно ясно видна была кладбищенская высотка, хорошо просматриваемая с холма Калп. На него он и поднимется после парада и все сфотографирует.
– Хм, когда это он научился так снимать? – скажет Дэн и посмотрит на Люси, которая мальчика и научила этому искусству.
Его родителей, таких разных, соединяла любовь к мальчику, но любили они его по-разному. Дэн обычно сидел в своем кресле и ничего не знал про то, что происходит дома. Так он не знал и про письмо от мистера Смита, которое неоткрытое и непрочитанное два месяца пролежало на столе в ворохе его бумаг, счетов, газет. Составляя окончательный список участников путешествия, мистер Смит сам им позвонил. Люси нашла письмо, подписала разрешение, передала его с мальчиком мистеру Смиту.
– Все будет хорошо, – несколько раз повторила Люси, собирая его накануне в дорогу и кладя ему в ранец свой профессиональный фотоаппарат.
– Что там будет хорошо? О чем вы говорите? – прокричал Дэн из комнаты. – Ах да, парад – ну-ну… А я-то думал, ты его на фронт отправляешь! Что за беда – съездит, встряхнется!
Но зато Дэн был таким же, как мальчик. Он в возрасте мальчика тоже сидел в своей комнате и читал всякие умные книжки. А однажды украдкой пробрался на научный симпозиум и там поправил знаменитого ученого, когда тот сделал в докладе серьезную ошибку. Стоя за дверью, мальчик подслушал не один ночной разговор родителей. Он представлял себе Дэна школьником в короткой синей курточке, с рыжим вихром на голове. Вот он выходит утром из дома, но не идет в школу, а потихоньку спускается в метро и, доехав до цели, проскальзывает в тяжелые дубовые двери взрослой аудитории. Как они смотрели на него, все эти большие ученые, когда Дэн поднял руку.
– Ну-с, молодой человек… Что вы хотите сказать?
Люси была другой. Она тоже читала книги, но в них ее интересовал только сюжет. И в жизни тоже. Жизнь была такой книгой, полной разных сюжетов, которые не интересовали ни Дэна, ни мальчика. Но Люси становилась всемогущей, когда мальчик заболевал или когда на него жаловался учитель физкультуры, она могла его защитить. Иногда мальчик чувствовал, как ей хочется поговорить с Дэном. Она ходила по комнате и тихо покашливала. «Сейчас, сейчас, дай мне полчаса!» – говорил Дэн, но проходил час и все два, а Дэн так и не вспоминал, что обещал поговорить с Люси. Если она его упрекала, он отвечал мягко, но все более раздражаясь: «Ты, Люс, – он ее называл так, хотя ей это не нравилось, – не понимаешь, что такое изнурительный умственный труд!» И в результате происходило то, что происходило, а именно: Люси отходила от него все дальше и дальше. Для виду она еще была с ними, в квартире, иногда даже ходила с Дэном в кино, но мальчик видел, как она пакует чемодан, уходит. Дэн даже не заметил, когда она с подушкой и одеялом переехала из спальни в гостиную. По ночам у нее шумел телевизор. Мальчик вставал, чтобы выключить его до того, как Дэн проснется и поймет, что она смотрит глупые сериалы. С завистью мальчик думал о своих одноклассниках, у которых родители были совсем простыми людьми и поэтому просто любили друг друга. С любым из этих одноклассников он бы поменялся местами.
Он взглянул на них, сидящих впереди. Роджер Ноулз, у которого он однажды гостил, и тот съел при нем целый фунт копченого мяса. Роджер был плохой ученик, но учителя тянули его, потому что он был звездой футбольной команды. Уилли Вендермайер, тихий, вежливый, косоглазый, из очень бедной семьи… В первом классе он ходил к ним в дом, но потом перестал. Энди Симонс, который теперь дружил с Брюсом… Разве они могли понять его? Все они радовались, что окончились занятия, что пришло лето, что они поедут в лагеря, и только мальчик боялся. Он боялся уехать, боялся, что в его отсутствие родители начнут говорить, и пауза, которую Люси всегда поспешно заполняла разговором о мальчике, останется неприкрытой, как та строительная яма, в которую он однажды упал во дворе.
За окнами автобуса замелькали дорожные знаки с желтыми стрелами. Мальчик насчитал пятнадцать таких знаков. Они проехали чистый зеленый Массачусетс и тащились по плоскому Коннектикуту. Дерг, дерг… Где-то взвыла сирена, замигали голубые и красные лампочки, мимо прошел полицейский, неся в руках большой оранжевый колпак. Что-то они там ремонтировали, из-за чего автобусу теперь придется ехать в объезд. Дерг, дерг… Дорожные рабочие помахали рукой, чтобы они поворачивали. Из кузова грузовика высыпалась гора гравия; белые клубы пыли повисли в воздухе. Дерг… Мальчик сильнее прижал свой ранец к животу: нет, его ни в коем случае не вырвет! С ним был его друг, товарищ по странствиям. Ранец мальчику купили три года назад, и с тех пор он с ним практически не расставался. Ранец был бирюзового цвета, внизу от снега и дождей образовалась серая полоса. В этом ранце у мальчика теперь лежали очень важные предметы: фотоаппарат Люси, бинокль и новая книга Пфанца «Геттисберг». Он ощупал проступавшие сквозь непромокаемую зеленую материю твердые утлы и вздохнул. Если бы он мог читать в дороге, он прямо сейчас бы открыл ее. Но он не мог, поэтому сел прямо и поискал глазами линию горизонта.
Энди и Брюс, сидящие впереди, в правом ряду, повернули головы:
– Эй, Эрик!
Брюс склонился над полом и широко открыл рот. Его толстое лицо покраснело от напряжения, но краем глаза он продолжал смотреть на мальчика:
– Кхе-кхе! – сказал он, тужась.
Мистер Смит привстал в кресле:
– Брюс Конноли, что происходит?
– Эрику плохо!
– Эрик?
Голос мистера Смита зазвенел под сводами автобуса. Он говорил так громко, не потому что сердился, а потому что всегда так говорил. Говоря, он брызгал слюной, и из-за этого никто на его уроках не садился впереди. «Верблюд идет, верблюд!» – кричал они и с тетрадями и учебниками отсаживались назад.
– Эрик, всё в порядке? – спросил мистер Смит.
– Да, всё в порядке!
Мальчик сел поглубже и уставился в окно.В Нью-Джерси был дождь. Небо затянули синие тучи, и вместо линии горизонта впереди автобуса колыхалась черная полоса дождя, из которой время от времени вылетала кривая белая молния.
Мистер Смит встал рядом с водителем и посмотрел на них:
– Внимание! Вспомним, о чем мы говорили в классе! Посмотрите в окно! Что вы видите?
– Впереди указатель на Макдоналдс! – сказал Брюс, и все засмеялись.
– Правильно, – сказал мистер Смит. – Впереди Макдоналдс, рестораны, мотели, бензозаправки, и при этом мы едем в удобном автобусе по хорошему чистому шоссе. Сколько у нас заняло времени, чтобы добраться сюда?
– До Макдоналдса? – переспросил Брюс.
Мистер Смит не рассердился. Он, непонятно отчего, был в хорошем расположении духа.
– А теперь представьте себе, как двигались по этому же пути они! Неделями и месяцами, по плохой дороге! Пешком, часто без еды. И еще хуже было положение солдат в Южной армии. Там они не видели хлеба месяцами. У многих не было сапог. Я говорю о реальных причинах! Помните – «реальные причины»?
Учитель говорил, и по его коричневому лицу от глаз и ушей, как вода по стеклу, ручьями стекали морщины. Мистер Смит – мальчик это знал – воевал во Вьетнаме. Он был худой, немного хромал и очень не любил, когда его спрашивали об этой войне. Но зато он с удовольствием отвечал на все вопросы про Гражданскую войну.
Водитель что-то говорил ему, и мистер Смит сложился почти пополам. Потом он снова посмотрел на детей:
– В Нью-Джерси у нас будет короткая остановка. Если у вас есть с собой ланч, вы можете взять его с собой. Остальные поедят в Макдоналдсе! Я думаю, Брюс уложится в пятнадцать минут!
Снова смех. На этот раз одобрительный. Кто-то стал подниматься:
– Все пока сидим! – прокричал мистер Смит и тоже сел.
У мальчика был с собой ланч, который Люси приготовила с утра и положила в ранец. Если мистер Смит спросит, он скажет, что уже съел. Голод его не мучил, ему только сильно хотелось пить. Но даже пить он боялся, зная свою слабость. Перед поездкой
Больница, в которую Люси его повела, находилась в пяти кварталах от ее работы, за городом: белые бумажные домики лепились друг к другу, будто боялись упасть от ветра, и только здание больницы, построенное недавно из непроницаемого коричневого стекла, отличалось от всего, что лежало вокруг. Когда они вошли, белые домики стали оранжево-красными и оранжево-красными стали небо и облака. В стеклянном лифте они поднялись на седьмой этаж. Доктор, веселый мужчина в очках и с гладкой желтой бородкой, все напевал что-то. Попросив Люси посидеть в приемной, он завел мальчика в кабинет, стал расспрашивать его о школе. Когда мальчик сказал, что они с классом едут в Геттисберг, доктор одобрительно хмыкнул:
– Ты бывал там раньше?
– Нет, – сказал мальчик и объяснил, что он никогда никуда не ездит из-за своей тошноты.
– А ты найди линию горизонта и смотри только на нее. Оттого что в окне все движется, мозг думает, что мы теряем равновесие, и отдает вестибулярному аппарату команду перестроиться. Но линия горизонта всегда неподвижна, и поэтому мозг знает, что все в порядке. Линия горизонта – запомнил?
Мальчик запомнил.
– Я думаю, все будет в порядке, – успокоил доктор и снова стал напевать.
Мальчик ждал. Он сидел на твердой белой кушетке и внимательно следил за движениями веселого доктора. Все так же напевая, тот достал молоточек с резиновой нашлепкой и постучал им мальчику по колену. По одному, потом по другому. Потом он вынул из шкафа фонарик с красной лампочкой и посветил ему в глаза.
– А теперь открой рот! – сказал он и, пока светил ему фонариком в горло, тоже все напевал.
– Вот наш космонавт! – сказал он Люси, положив руку мальчику на плечо.После остановки в Нью-Джерси мистер Смит пересадил его поближе. Уже оставалось недолго. Челси убрала сумку, чтобы мальчик смог сесть рядом. Он сел и посмотрел на телефон, который она держала на коленях. Быстро нажимая на кнопки, она что-то текстовала, и светящиеся буквы вспыхивали на экране. У мальчика не было телефона, он также знал, что мистер Смит запретил пользоваться телефонами без необходимости, и теперь боялся, что тот заметит. Он стал напряженно смотреть мистеру Смиту в затылок. Если тот встанет, мальчик успеет предупредить Челси, и за это она, может быть, даст ему потом позвонить. Закончив текстовать, Челси убрала телефон в карман и взглянула на мальчика. Что он ел? У нее не было денег, она заказала только жареный картофель. Мальчик покачал головой: в дороге он не ест.
– Почему? – спросила она.
– Меня тошнит!
– Правда?
Она достала телефон и показала мальчику фотографию рослого парня с белыми волосами до плеч.
– Мой старший брат, – сказала она. – Он живет там, рядом с этим Геттисбергом! Не знаешь, нам еще долго?
Мальчик не знал. Он посмотрел на фотографию, потом снова на Челси. У нее были каштановые волосы и широко расставленные темно-зеленые глаза, усеянные маленькими коричневыми пятнышками, такими островками в океане. Челси была самой красивой девочкой в классе, и мальчик это всегда знал.
– Это сводный брат! – объяснила она.
Она потерла одно колено о другое и посмотрела на его ранец:
– Что у тебя там такое тяжелое?
Мальчик открыл ранец и вынул из него бинокль и фотоаппарат. Книгу Пфанца «Геттисберг» он не стал доставать.
Потом он вынул бутерброд и положил ей на колени.
– Ты уверен? – спросила Челси.
Он был уверен. Он хотел ее спросить, только это должно остаться между ними. Ему кажется, что его родители могут развестись.
– Почему? Они не любят друг друга? – спросила Челси жуя.
– Наверное, любят.
– А… – сказала она. – Он кричит на нее!
– He-а, не кричит.
– Бьет? – спросила она тревожно.
– Нет.
Быстрым движением она утерла уголок рта и спрятала пакет от бутерброда в сумку:
– Тогда что?
Он не знал, что ответить на это. Он просто чувствовал, что однажды, возможно, уже очень скоро, Люси подзовет его к себе: «Ты уже большой, и я могу говорить с тобой как со взрослым…»Рука Брюса легла ему на плечо:
– Эй, Эрик, дай посмотреть фотоаппарат!
Мальчик испытывал к Брюсу неприязнь, в которой сам не мог разобраться. Когда им было по шесть лет, они еще играли вместе: он, Брюс, Энди Симонс. Потом Брюс с Энди отмежевались. Однажды, когда они играли в футбол, Брюс поставил мальчику подножку, мальчик упал и ударил колено. Вечером он пожаловался Люси. Она дала ему таблетку тайленола, а ночью он слышал, как Люси беседует с Дэном. «Что за безобразие! Ты должна поговорить с родителями Брюса!» – ответил Дэн.
Утром, готовя им завтрак, Люси подозвала мальчика. Он подошел, нарочно хромая чуть сильней.
– Ты должен гордиться собой! – сказал Люси.
– Гордиться?
– Тем, что ты никому не сказал.– Дай посмотреть! – снова попросил Брюс, но мальчик сделал вид, что не слышит. Он спрятал фотоаппарат в ранец и посмотрел на часы. Да, они уже были совсем близко.
Никто из предков мальчика не участвовал в Гражданской войне, никто не погиб ни в одном из ее сражений, но по какой-то непонятной причине, когда они стали учить историю, эта война захватила его воображение. Люси принесла ему несколько книжек, написанных кем-то из тех, кто детьми видел войну, но мальчик не ограничился их чтением и решил изучить вопрос основательно. В результате даже Люси стала находить его увлечение странным. Когда мальчик попросил, чтобы они обклеили стены его комнаты циклорамой, Люси поначалу отказала. Вечером, думая, что он спит, она что-то говорила про это Дэну. Эта непонятная фиксация… Дэн, как обычно, сидел в своем кресле и ничего не хотел знать ни про какие фиксации. Люси проявила несвойственное ей упорство, и тогда Дэн раздраженно произнес: «Интеллектуалы, Люс, получаются из людей, которые по непонятной причине имеют непонятные фиксации!» Так вот он ей и ответил, слово в слово, и мальчик помнил, какая в ответ наступила тишина, как будто Люси боролась с собой. Прошло еще какое-то время, и однажды, когда мальчик болел воспалением легких и лежал дома с высокой температурой, Люси вдруг сама предложила, и зимой, во время каникул, они вместе обклеили его комнату этими замечательными обоями. Он знал каждый их дюйм. Вверху на картине загадочно, как крепость, темнел Геттисберг, внизу расстилались поля, разделенные каменными валами и крестиками военных заграждений. На другой картине были все четыре холма, и лес на них был прозрачен настолько, что мальчик мог видеть конницу и катящих маленькие черные пушки солдат. Постепенно обои покрывались красными и голубыми флажками, которыми мальчик обозначал движение армий. Первого июля тысяча восемьсот шестьдесят третьего года в Геттисберге звонили все колокола. «Повстанцы идут! Повстанцы!» – громко кричал кто-то на улице, и дети бежали из школы и прятались по домам. Но некоторые из них, наоборот, стремились пробраться к полю битвы, чтобы потом с барабаном идти перед полком.
Настоящий Геттисберг оказался маленьким чистым городком с узкими улицами, заставленными, как шкафы посудой, сувенирными лавками и книжными магазинами. У серого бетонного здания Военного музея они остановились. Мистер Смит прошел в музей, чтобы привести экскурсовода, и вернулся злой, неся в руке дискету. Из-за дождя парад закончился рано, а всех живых экскурсоводов забрали другие группы. «Вот наш экскурсовод!» – сказал учитель и помахал кассетой. Он вставил ее в приемник. Сначала послышался треск, потом вежливый голос сказал: «Вы стоите на парковке спиной к музею. Отсюда вы будете следовать за стрелками на асфальте. Серый треугольник означает, что вы можете остановиться, снять наушники и прочесть в брошюре, что происходило в этом месте…»
Мистер Смит нажал на паузу и растерянно посмотрел на водителя:
– Что за черт! Какая брошюра?