Вечер потрясения
Шрифт:
Многие полагали, что Кантемировская дивизия, в разные времена обласканная всеми без исключения правителями страны, была способна лишь красиво маршировать на парадах, но Михаил Греков точно знал, что это не так. Да, эти "преторианцы" двадцатого века более запомнились своим участием в известных событиях начала девяностых голов в Москве, снискав себе неоднозначную славу надежной опоры власти, чем победами в настоящей войне не с собственными братьями, а с подлинным врагом. Но не их беда, что дивизию так берегли, сдерживали удила, почти не позволяя "кантемировцам" раскрыться полностью, проявив свое воинское умение в реальных схватках с настоящим противником, которого им было, чем поразить во всех смыслах этого слова.
Элитное в самом лучшем смысле этого слова подразделение Российской Армии, каждый боец которого был отлично
– Гвардейцы, – кричал, всего себя вкладывая в каждое срывавшееся с высохших от волнения губ Греков. – Гвардейцы, я верю в вас, в ваше мужество и преданность своей великой родине! И потому я приказываю наступать немедленно. Мы будем двигаться на Петербург, так быстро, как это возможно, и если враг осмелится встать на нашем пути, уже через несколько часов мы вступим в бой и уничтожим его! Мы будем драться и вышвырнем американских агрессоров прочь с нашей земли! Победа будет за нами!
Слова, отрывистые, злые, плыли над строем, проникая в души солдат. Глаза бойцов, не шелохнувшись, стоявших на плацу плечом к плечу со своими товарищами, загорались яростным огнем. Они ждали лишь приказа, готовые устремиться в бой, навстречу своей славе и смерти. И Михаил Греков явился как раз для того, чтобы дать им такую возможность.
– Товарищ генерал, – Греков обернулся к командующему дивизией, безмолвной и послушной тенью следовавшему за главкомом. – Товарищ генерал, действуйте!
– Бойцы, слушай мою команду, – взвился над строем могучий рык комдива. – По машинам! Выступаем через десять минут! Бегом, марш!
Тысячи подкованных ботинок разом ударились о бетон, и ровные шеренги в мгновение ока рассыпались. Солдаты, обгоняя друг друга, мчались к ожидавшим их перед воротами боксов танкам и бронетранспортерам, уже сдержанно рычавшими запущенными на холостом ходу двигателями. Бойцы буквально взлетали на башни, ныряя в зияющие проемы люков, захлопывая за собой бронированные крышки, на долгие часы отрезавшие людей от окружающего, полного опасностей мира.
– Товарищ командующий, – к Грекову подбежал затянутый в танкистский комбинезон майор, лихо заломивший шлемофон на затылок. – Товарищ командующий, машина готова! Следуйте за мной, прошу!
Взглянув в указанном направлении, Михаил увидел тупоносый "газик", командно-штабную машину Р-142Н, над цельнометаллическим кузовом которой возвышался целый лес антенн, штыревых и поручневых, на все случаи жизни. Место командира всегда было над схваткой, там, откуда видна вся картина, вопреки заявлениям отдельных храбрецов-"рубак", попросту не умевших руководить чем-то большим, нежели взвод или рота. Но находиться в тылу вовсе не означало оказаться в стороне от схватки – именно штаб, нервный узел, мозг дивизии, и станет важнейшей целью врага, когда начнется схватка, и тогда уже тонкие борта фургончика ГАЗ-66 не спасут офицеров от пламени и свинца. И все же Михаил Греков точно знал, что без колебаний пойдет в бой, тот самый бой, которого ждал всю свою жизнь, и разделит участь своих солдат, приняв равно и смерть, и почести, положенные победителю. Как бы то ни было, смерть в бою – достойный конец для того, кто отдал всего себя служению родине, как бы высокопарно и напыщенно это не звучало.
Втиснувшись в узкую дверцу и оказавшись в боевом отделении-фургоне штабной машины, ощетинившейся длинными, взметнувшимися
– Вперед!
Приказ был услышан всеми, и взвившийся над опустевшими казармами высокий вой газотурбинных двигателей, утробный рев дизелей возвестили о начале наступления. Распахнулись украшенные алыми звездами тяжелые створки широких ворот, и стальной поток, лязгая гусеницами, выплеснулся из военного городка, захлестывая могучими бронированными волнами тянувшиеся на север шоссе, сметая с них все, что попадалось на пути, разворачиваясь в сторону далекого Санкт-Петербурга, вновь, как шестьдесят лет назад, ощутившего сжимающееся кольцо блокады. Михаил Греков, однако, верил – на этот раз все будет иначе, и проклятые американцы еще искупаются в водах Финского залива, отнюдь не по собственной воле. Противник, уже не верящий, что встретит решительный отпор на чужой земле, вскоре жестоко поплатится за самонадеянность, стократно заплатив кровавую виру, как в стародавние времена, за отнятые русские жизни.
– Двенадцать часов, – стискивая челюсти, произнес генерал-майор Греков, обращаясь к сидящему напротив него в тесном отсеке командно-штабной машины командиру дивизии. – Эта война закончится через двенадцать часов, когда мы выйдем на побережье Финского залива.
– Верно, закончится, – кивнул комдив, который, как и сам Греков, понимал, что через двенадцать часов, или намного раньше, если американцы вовремя обнаружат походные колонны, всех их может уже не быть в живых. Что ж, они хотя бы попытаются, показав пример. – Будем двигаться на предельной скорости кратчайшим путем, товарищ командующий. Отставших ждать не станем – лишняя рота или батальон все равно ничего не изменят. Вступим в бой сходу и свернем этим выродкам шеи!
– Американцы не окажут серьезного сопротивления, – убежденно сказал Греков, взглянув в глаза своему соратнику и подчиненному, готовому, словно цепной пес, выполнить любой приказ, бросая своих бойцов в настоящую бойню без всякой надежды на спасение. – Там наверняка только легковооруженные подразделения, аэромобильные части, воздушный десант. Они рассчитывают лишь на поддержку с воздуха, и, если сойдемся с янки вплотную, боя накоротке они не выдержат. Мы раскатаем этих ублюдков по всей Прибалтике!
Генерал-майор Михаил Греков ошибался, не зная точно, сколь многое изменилось за последние часы, с той самой минуты, когда первые бомбы упали на беззащитную Москву. Он вел дивизию навстречу неизбежной гибели. Но это не имело значения для того, кто уже считал себя мертвецом, перестав бояться за собственную жизнь. И все же судьба дала генералу последний шанс.
Разведывательный спутник, совершая очередной, Бог знает, сколькитысячный виток по низкой орбите над голубым шаром, окутанным облачной периной, бесстрастно запечатлел колонны техники, заполонившие уводящие от Москвы на север дороги, все, какие были, от федеральных трасс до заштатных проселков. Бортовой компьютер, не способный удивляться, вообще не испытывающий чувств – да и странно было бы обратное – следовал заложенной программе, и поток информации, важность которой процессор, даже самый совершенный, также не способен был оценить, ушел в центр управления.
Направленные к земле антенны послали вниз импульс, превратившийся на мониторах во вполне понятное изображение, а орбитальный аппарат уже умчался к горизонту. Техника сделала свое дело, но решать предстояло людям. В прочем, у тех хватало разных забот, и Михаил Греков получил время, столь важное сейчас. Дивизия уходила к Петербургу, чтобы там, возникнув из небытия, вступить в своей первый и самый важный бой этой войны.
Удивительно, но по другую сторону океана многие уже давно перестали интересоваться творившимся в России и возле ее границ, в том числе и новоиспеченный советник американского президента по национальной безопасности. Натан Бейл, вполне справедливо решив, что свою задачу он выполнил, удалился в загородное имение, позволив себе недолгий отдых, пока люди в погонах, не зная покоя, претворяли в жизнь начатое им, перемалывая русскую военную машину. И тем неожиданнее для бывшего заместителя директора ЦРУ был срочный вызов, подчиняясь которому, он немедленно направился в Белый Дом. Там, едва ли не на пороге, Натан и встретился с главой АНБ.