Вечер потрясения
Шрифт:
– Оставьте вашу самонадеянность, – одернул командующего дивизией Стивенс. – Пока вы будете штурмовать город, русские ударят вам в спину, черт побери! Это три сотни танков, как минимум, и это серьезно!
Эндрю Стивенс понимал стремление своего собеседника продолжить наступление – оба они были солдатами, и хорошими солдатами, научившимися побеждать врага, сохраняя жизни своих бойцов. Генерал Свенсон имел достаточно тщеславия, чтобы желать быть первым, кому суждено войти в один из исконных русских городов, почти такой же символ для всего народа, что и Москва. Но именно жгучее желание победить ослепляло полководца, не видевшего опасности во внезапном
– Противник угрожает выйти вам в тыл, – почти срываясь на крик, настаивал Эндрю Стивенс, чувствовавший, что бьется о нерушимую стену упрямства командира Третьей механизированной. – Аэродром талина лежит в руинах, а с баз в Британии или Исландии самолеты прилетят слишком поздно, чтобы поддержать вас с воздуха. И если русские смогут скоординировать свои действия, восстановят связь, обеспечат управление разбросанными по своей территории войсками, вы все окажетесь в изоляции, лицом к лицу уже отнюдь не с единственной вражеской дивизией, и, черт возьми, я не уверен, что мы сможем вытащить из кольца ваши задницы, генерал!
– К дьяволу русских, Эндрю! Мы их раздавим, – упрямился Свенсон, чувствовавший уже не ярость, а обиду, точно ребенок, у которого строгие родители отобрали любимую игрушку, наказывая буквально ни за что. – Мы сожжем все чертовы танки. Моим парням понадобится очень мало времени, чтобы взять город, и русские, как бы быстры они ни были, не смогут застать нас врасплох.
– С каких это пор в Армии США принято обсуждать приказы? Вы сможете штурмовать Петербург не раньше, чем будет разнесен в клочья последний русский танк. Танковая дивизия русских, выступившая из-под Москвы, доберется до вас через десять часов, или еще меньше, если у нее толковый командир. И она теперь – ваша самая важная и единственная задача, генерал!
– Ясно, сэр, – сухо вымолвил в ответ Свенсон. – Я понял приказ.
Танки и бронемашины, стальной лавиной мчавшиеся к Санкт-Петербургу, разворачивались на юг, расходясь широким фронтом, словно распахивая смертельные объятия, в железный захват которых и шли русские солдаты, брошенные в самоубийственную контратаку. Генерал Ральф Свенсон не сомневался в том, что противник, лишенный разведки, движимые не расчетом, а яростью, которая никогда не была хорошим советчиком в бою, будет разбит.
– Этот город еще услышит нашу поступь, – хищно произнес командующий дивизией, находившийся в чреве командно-штабной машины М4 BCV, упорно двигавшейся в общем потоке навстречу врагу. – Вы еще пройдете по его улицам, парни! Русские ублюдки решили показать зубы, но это не оскал зверя, будь я проклят, а агония умирающего! Глупцы, и мне даже жаль их немного, видит Бог! Но отставить все разговоры, господа! Мы раскатаем их от Новгорода до самой Москвы, раз уж этим идиотам так не терпится умереть!
Слышавшие своего командира офицеры кивали в ответ, и губы их невольно растягивались в кровожадных ухмылках. Никто не страшился грядущего, и только сердца забились чаще обычного, все быстрее разгоняя по жилам начавшую уже остывать кровь. В конце концов, разве не ради этого они пришли сюда, разве не ради этого сменили спокойное сытое существование на тяжкую доли солдата, призванного быть готовым к смерти каждую минуту? Эта прогулка по чужой земле уже начинала утомлять многих, боевые машины лишь жгли топливо, перепахивая гусеницами
Две бронированные лавины шли навстречу друг другу, ведомые людьми, вдруг переставшими ценить собственные – и уж, подавно, чужие – жизни. Два кулака, все ускоряясь, мчались, нанося разящие удары пустоте, чтобы сойтись спустя считанные часы. Ревели сотни моторов, с лязгом перематывались гусеничные ленты. Механизм войны был, наконец, запущен на полную мощность, и до финального акта этой кошмарной драмы оставалось совсем недолго. Но в эти краткие часы еще предстояло свершиться многому.
Глава 5
Взорванная тишина
Эр-Рияд, Саудовская Аравия
20 мая
Генерал Мустафа Аль Шаури много позже не уставал благодарить Всевышнего за ниспосланную своему неблагодарному созданию мудрость. Наверное, Аллах все же обратил внимание на офицера, никогда прежде не смевшего пропустить очередную молитву, даровав тому неожиданное спасение от верной гибели. В прочем поначалу командующий танковой бригадой ни о чем не задумывался, просто вдруг приняв неожиданное решение.
Наверное, механик-водитель, сидевший за рычагами управления танка М1А2 "Абрамс" пережил немало неприятных мгновений, когда следовавший впереди боевой машины, усердно перемалывавшей гусеницами раскаленный песок, пятнисто-коричневый "Хаммер" развернулся поперек дороги, заставив судорожно замереть всю колонну, стиснутую покатыми склонами барханов. А генерал Аль Шаури, выбравшись из командирского джипа, уже бежал к танку, возвышавшемуся глыбой горячего металла над гребнями холмов.
– Открывай! – приказал, пытаясь перекричать работавшую на холостых оборотах реактивную турбину "Абрамса", генерал, сопровождая команду ударами по броне. Вскарабкавшись на танк, Аль Шаури бил кулаком по башне как раз над люком командира.
– Господин генерал? – откинув тяжелую крышку, танкист, надвинувший едва ли не на глаза глубокий шлем CVC американского образца, высунулся по пояс, удивленно уставившись на командующего. – Что случилось, господин генерал?
– С машины, – рявкнул Мустафа Аль Шаури. – Живее! Прочь!
Генерал не знал, что заставило его сменить салон сравнительно комфортного – не лимузин, разумеется, и все же лучше, чем может быть – внедорожника "Хаммер" не тесное нутро боевого отделения танка. Под раскаленной яростно палившим солнцем броней, несмотря на мощный кондиционер, какими неизбежно оснащалась вся произведенная в Штатах техника, было невыносимо жарко, и тем более скверно приходилось облаченному в обыкновенную полевую форму, а не танкистский комбинезон с системой индивидуальной вентиляции офицеру. Но что-то заставило командующего бригадой нырнуть в люк, заняв место командира боевой машины, со всех сторон окруженное непроницаемой броней. Возможно, это и было предчувствие, то самое наитие, чувство, не имевшее названия, но многим спасавшее жизни с опасные моменты, когда логика и разум оказываются бессильны.