Вечер потрясения
Шрифт:
– Неплохо, – удовлетворенно усмехнулся Джозеф Мердок. – Весьма неплохо. Значит, мы способны не просто вмешаться в ситуацию, но и радикально на нее повлиять. И все же, присоединяясь к господину Флипсу, хотелось бы задать вопрос всем присутствующим – против кого мы направим войска, если не останется иного выхода?
– Полагаю, все зависит от масштабов мятежа, – пожал плечами Натан Бейл. – Если взбунтуется какой-нибудь батальон или полк, у короля останется достаточно лояльных войск, чтобы и без нашего вмешательства разобраться со смутьянами, кого надо отправив на эшафот. Мы же, разумеется, поддержим правящего монарха, и на словах, и, если сочтем нужным, исходя из обстановки, также на деле. Ну, а если мы увидим, что против короля выступили действительно серьезные силы, если мятеж возглавит кто-то из принцев, представители высшего руководства страны, и тем
Президент Мердок согласно кивал в такт лившимся свободно и уверенно словам своего советника по безопасности. В большой политике – а политика, творимая самой могущественной на планете державой, иной быть и не могла априори – нет места красивым жестам и высоким чувствам. Лицемерие, холодный расчет, предательство, ели нужно – вот арсенал настоящего дипломата. И коли уж предстоит пожертвовать жизнями своих сограждан, жизнями солдат, бросив их в пекло чужой войны, необходимо сделать все, чтобы кровь их пролилась не напрасно. А уж в этом деле у помощников американского главы опыта было предостаточно.
– Возможно, мятеж инспирирован наиболее радикально настроенными людьми в окружении короля, – как бы невзначай промолвил Бейкерс, и взгляды всех собравшихся в Овальном кабинете немедленно сошлись на руководителе АНБ. – Их не устраивает мягкость политики Абдаллы. Вместо того, чтобы твердо стоять на своем, король ведь послал к нам своего эмиссара для переговоров…
– Чертовски результативных, – раздраженно воскликнул Энтони Флипс. Госсекретарь еще оставался под впечатлением от встречи с арабским принцем: – Если уж он не желают идти на попятную, какой смысл в этом глупом спектакле?
– Король желает сохранить лицо, и при этом очень не хочет всерьез с нами ссориться, – усмехнулся Реджинальд Бейкерс. – Поверьте, Энтони, это очень трудно, вот так балансировать между войной с нами и войной с собственным народом, который умелые лидеры, играя на религиозных чувствах, без лишних усилий поднимут на бунт, сметя правящего владыка в один миг. Визит принца Аль Джебри – крик о помощи, который мы, каюсь, услышали слишком поздно.
– В конечном итоге, господа, не имеет значения для нас, кому достанется власть, – прервал шефа АНБ президент Мердок. – Мой советник прав – мы поддержим того, кто окажется сильнее, ведь ввязываться в еще одну безнадежную войну сейчас граничит с самоубийством. Но если возникнет угроза нашим интересам, если оппоненты короля продемонстрируют еще более непримиримую позицию, необходимо обратить против них всю мощь Соединенных Штатов, и, клянусь Господом, я сделаю это, пусть даже придется сравнять с землей чертову Мекку и Медину ядерными боеголовками!
– Но что же делать нам, военным? – напомнил о себе Роберт Джермейн. – Пока вы здесь вырабатываете стратегию, господа, наши командиры в Ираке и других странах региона должны получить четкие указания.
– Держите войска под ружьем, – решил, подумав мгновение, президент. – Думаю, скоро ситуация станет более ясной, и мы сможем уверенно выбрать цель. Пока же пусть наши солдаты просто будут готовы к бою, а с кем именно – мы решим в ближайшее время.
Министр обороны лаконично кивнул, выражая согласие с принятым решением. Роберт Джермейн не был профессиональным военным, но, переняв многое от своих подчиненных, предпочитал определенность и ясность во всем, выбирая действие, но не пассивное ожидание. И не важно, в конечном итоге, что делать, только бы не оставаться на месте, получив возможность изменить хоть что-то. В любом случае, министр, несмотря на высокий пост, был избавлен от необходимости принимать решения – это оставалось уделом того, кто находился на самой вершине пирамиды власти, чему Джермейн был вполне рад – оставаясь не более, чем исполнителем, пусть и высокопоставленным. А потому теперь, когда цель была выбрана, пусть и с оглядкой, оставалось лишь приказывать, не сомневаясь в исполнительности тех, кто стоял рангом ниже главы военного ведомства.
Роберт Джермейн не медлил, и ворох слов, навсегда оставшихся в стенах Овального кабинета, уже спустя час, миновав подземелья Пентагона, превратился в четкие, резкие и точные, словно выстрел, приказы, в мгновение ока обогнувшие полмира. Командир десантного вертолетоносца, крейсировавшего всего лишь в трех милях от побережья катара, прочитав донесение, только нахмурился – кэптен знал, что на севере, не столь уж далеко от теплых вод Персидского залива, уже идет война, и
Десантное соединение изменило курс спустя десять минут после получения неожиданного приказа. Три корабля, несущие в своих трюмах три тысячи морских пехотинцев, двинулись на север, строго придерживаясь границы территориальных вод Саудовской Аравии. Отсюда, с самой кромки морских владений королевства, вертолеты могли одним махом перебросить в Эр-Рияд, находившийся отнюдь не так далеко, как можно было судить, глядя на карту, несколько сотен вооруженных до зубов бойцов.
Капитаны и старшие офицеры, немедленно принявшиеся за работу – план операции по высадке среди аравийских барханов требовался буквально сию же секунду, ведь очередной приказ мог настигнуть эскадру в любой миг – хмурились и ворчали себе под нос, но трудились, как могли, зная, что от их старания будут зависеть жизни простых пехотинцев, которым предстоит идти под пули еще недавно верного союзника. Ну а сами моряки, ютившиеся в тесных кубриках, не утруждали себя лишними размышлениями. Избрав путь воина, каждый из них впитал почитание старших по чину и беспрекословное следование приказам, и теперь бойцы, принявшиеся проверять оружие и готовить экипировку, спокойно ждали команды, точно отлично выдрессированные охотничьи псы, готовые кинуться на указанную хозяином добычу. Они не боялись войны. А тем временем их товарищи по оружию уже действовали.
Генерал Ральф Свенсон был в ярости, и только выработавшаяся с годами, закаленная, точно лучшая оружейная сталь, сила воли, твердостью не уступавшая граниту, позволяла ему сдерживать свой неистовый гнев, дабы не подавать дурной пример подчиненным. И все же это было чертовски трудно, но причина, по которой командующего Третьей механизированной дивизией вдруг охватила злоба, позволяла списать многое.
Их остановили, когда стальная лавина уже почти достигла цели. Передовые части дивизии, разведывательные роты, двигавшиеся впереди основных сил, пехотных и танковых батальонов, находились в каких-то семидесяти милях от Санкт-Петербурга, буквально на пороге. Но, когда оставалось сделать лишь один шаг – что такое для дивизии два часа марша по извилистым русским дорогам – их одернули, резко натянув поводья, и генерал понял, что еще долго ему придется мечтать о том, как его бойцы парадным маршем пройдут по Невскому проспекту и Сенатской площади старинного города.
– Мы возьмем город без боя, без единого выстрела, – с трудом сдерживая гнев, взывал в эфир генерал Свенсон, пытаясь убедить своего командира в необходимости продолжать наступление. Они почти добрались до заветной цели, продвигаясь даже быстрее, чем планировалось с самого начала, и вдруг… – Противник полностью деморализован, и не оказывает никакого сопротивления. Мы выполним первоначальную задачу за считанные часы, полностью овладев балтийским побережьем России!
Генерал знал цену своим словам, и был уверен, что сказанное – вовсе не пустые обещания. Дивизия и впрямь наступала, не задерживаясь ни на миг, словно танки мчались не по псковской земле, а по полигону в каком-нибудь Техасе. Авиация своими дьявольски точными ударами, залпами ракет и точечными бомбардировками, расчистила дорогу наземному эшелону, и на пути Третьей механизированной не нашлось ни одного вражеского солдата, осмелившегося бы заступить дорогу американским бронированным колоннам. Мощь военно-воздушных сил, обрушившаяся на врага, подавляла любые позывы к сопротивлению. Бомбы с лазерным наведением, с высоты десять миль ложившиеся в круг радиусом десять ярдов, лишали воли, заставляя лишь в панике бежать, ища любое укрытие. Но все это не произвело никакого впечатления на генерала Эндрю Стивенса, едва добравшись до Вильнюса, принявшегося сыпать приказаниями.
– С юга, от Москвы, в вашем направлении выступила, по меньшей мере, одна русская дивизия, – жестко произнес командующий операцией "Доблестный удар", несмотря ни на что, ни на мгновение не выпускавший из своих рук нити управления вверенными ему силами, готовый найти применение для каждого солдата, каждого танка или самолета, еще не брошенного в бой. – Мы обнаружили перемещение сил противника со спутников, и уверены, что целью русских, точно, как и вашей, Ральф, является Петербург.
– Что нам одна дивизия? Русские здесь даже не пытаются помешать нам, город падет при нашем появлении немедленно, и потом мы будет вполне готовы встретить этих самоубийц.