Вечная полночь
Шрифт:
Скоро привезут мебель моей новой жизни. Скоро возведут декорации на сцене моей дорогостоящей смерти.
Не скажу, что я не пробовал завязать. Существует в этой игре в «скорлупки», которая в Америке считается лечением от наркозависимости, «решение», а оно, как выясняется, засасывает еще глубже в унылый мир теней, откуда он или она якобы стремятся спастись.
Здесь мы не имеем в виду «реабилитацию». В тот момент, зная о пропасти, но пока не получив представления ни о глубине ее трясин, ни о ее острых и гладких скалах, я продолжал считать, что есть легкий путь обратно. Я полагал, что сумею, так сказать,
Я успел узнать, что, если хочешь выяснить, как можно разжиться, лучше всего отпустить на прогулку пальцы: нарыть метадоновую клинику, нажать кнопки на банкомате и нарисоваться в шесть утра, когда конкретная, плотно сидящая публика собралась выжрать дозу и устремиться по своим делам, чтобы оставшуюся часть дня холить и нежить свой многочисленный и разнообразный химический инвентарь.
Неверно считать, что эта фигня существует как некий способ излечения. По воистину странному стечению фармакологических обстоятельств мои порции «сока джунглей» стали очередным столкновением с нацистским наследием.
Дело в том, что метадон на самом деле изобрели медики Третьего Рейха. Чтобы найти дешевый способ анестезии для раненых арийцев. Исследовательская группа Гитлера предложила этот заменитель морфия. Его назвали «одадольфом» в честь любимого Адольфа. Каждый страдающий инвалид как бы избавлялся от боли с помощью сока своего der F"uhrer.Это и вправду греет душу. Однако, перенеся его с Родины в страну Мальборо, ответственные дяди решили, что даже джанки заатрачатся насчет того, чтобы ежедневно накачивать себя одадольфом. И они остановились на метадоне.
Собственно дорога в официальный наркопритон требует некоторые дополнительных усилий, о коих я старался не думать. Я не мог просто выскочить из койки на заре и исчезнуть вообщебез объяснений. Я всегда повторял с неловким юмором, что живу с Сандрой, поскольку она обладает моим любимым женским качеством — полной апатией. Но даже апатия где-то заканчивается.
Помню, мне пришлось немножко жахнуться героином, чтобы сообщить жене о моей проблеме с иглой. Как я мог без этого? И я помню болезненное молчание после моего заявления. Мы сидели в суши-баре.
Но, слава тебе, Господи! В затишье между моим сногсшибательным сообщением и какой бы то ни было реакцией — потрясенной, гневной, обиженной, извращенной — у меня было время опорожнить целый графин теплой, расслабляющей рисовой водки. В промежутке от до-ресторанной вмазки и ресторанной пьянки у меня в избытке имелось искусственной набивки для нервов, чтобы справиться с намечающимся взрывом взаимных обид и упреков.
Хорошие манеры Сандры велели ей дождаться, пока наш официант с никотиновыми пальцами, уроженец Осаки по имени Хиро, не удалится с испачканными тарелками из-под васабе. Тогда со стальным самообладанием, одновременно вызывающим испуг и благодарность, она сформулировала свой краткий ответ:
— Замечательно. Если ты считаешь, что так надо, то замечательно.
Никаких «Как ты мог?» Никаких «Ты неудачник херов». Никаких «Ты что, сдурел?» Даже никаких «И как ты считаешь, долго я буду терпеть это говно?» или «Сколько эта херня стоит?..»
Отчего ситуация стала намного терпимее и несказанно хуже. Я ощутил себя саламандрой, закутанной в человеческое мясо. Мой фирменный вариант еврейского суши. Все
Ее реакция лишила меня дара речи и возможности заткнуться.
— Сандра, послушай, дело не в тебе, понимаешь… В смысле, то, что я делаю, эти наркотики блядские, дело во мне… Я просто не могу, ну, не могу справиться с тем, что происходит вокруг. ТВ, деньги, дом, семья… В смысле, это прекрасно, но просто мое везение пугает меня… Пиздец, как пугает, в смысле, я не знаю.
Сандра упорно смотрела прямо перед собой. Выражение на ее тонких рубиновых губах застыло где-то между жестоким разочарованием и нездоровой радостью.
Тусклые огни, веселье и страсти, тарахтящие японцы и ножи, строгающие рыбу в мясном закутке — все пело и бурлило вокруг нас.
Я ждал, пока Сандра взглянет на меня, чуть-чуть вздохнет, но так и не дождался. Она не была ни теплой, ни холодной. Ее просто не было. Наши глаза так и не встретились за тот вечер.
Клиника представляла собой бетонный бункер, притулившийся у бульвара Олимпик, на вид безобидный, как мастерская по ремонту радиаторов, и состоявший из одной-единственной приемной с обляпанным линолеумом на полу, старомодными металлическими стульями по периметру и обтянутой проволочной сеткой клетки для раздачи. Отпечатанные на ротаторе предупреждения о СПИДе и туберкулезе закручивались на облупившихся желтых стенах, соседствуя с нацарапанными коричневым шприцами и гробами под намазанной по-испански надписью, понятной даже мне. PROBLEMA CON DROGAS? [32]
32
Проблемы с наркотиками? ( исп.).
Первое, что бросалось в глаза в ожидающей публике, были ее татуировки и глаза. Зеленые тюремные чернила и тяжелый тупой взгляд большинства зеков. Словно мы сидим в гигантском автобусе, отправляющимся в никуда.
Чернокожие, англы, латиносы… все выброшены на берег врачебной помощи. Уставившиеся в пустоту в грязной приемной.
Белый чувак рядом со мной, видавший виды работяга, чьи руки украшала кричащая каша из паутины, колючей проволоки, надутых голых теток и с любовью начертанным у него на затылке 100 % ДЯТЕЛ,поерзал на своем пластмассовом стуле и принялся гнать вполголоса.
«Ебаный метадон, дерьмо собачье!» На голове у него засаленная скаутская прическа «помпадур» — в стиле «Чикаго-бокскар», какой не встречался мне со времен питтсбургского отрочества, высокий с боков и плоский вверху — нацеленный прямо. Глядел в противоположную стену. Еще он говорил тихо, шевеля одним уголком рта: «Типа видишь ли, я с этим дерьмом спрыгну с геры? Но, когда я спрыгиваю, я начинаю бахаться коксом. А меня кокс ни фига не прет! От этого кокса хреново, у меня планку сносит конкретней, чем на гере! Плюс я набрал двадцать пять фунтов. Чувак, от кокса же не толстеют. Что-то с этой хренью не так, братан. Надо переходить на шмаль, скинуть жирок… Тебе кокс не нужен?»