Вечная принцесса
Шрифт:
— Я послал эмиссара в Рим, чтобы навести справки. Нам придется подавать прошение совместно с твоими родителями. Думаю, решение не заставит себя ждать. Если мы одного мнения, возражений быть не может.
— Да, — кивнула она.
— Так мы с тобой одного мнения по поводу брака?
— Да, — повторила она.
Он взял ее руку и просунул себе под локоть. Таким образом, она оказалась близко к нему, так близко, по сути дела, что ее голова касалась его плеча. Каталина была без покрывала, в головном уборе, называемом «французский капюшон», который при движении сбился назад, открыв
— Каталина, — низким, хрипловатым голосом произнес он.
Она подняла глаза, увидела сдерживаемое желание на его лице и не отступила, а даже, кажется, подалась вперед.
— Да, ваше величество? — прошептала она.
В молчании она смотрела на него снизу вверх, и король не устоял перед невысказанным приглашением, наклонился и поцеловал ее в губы.
Она не отшатнулась, не сжалась, нет. Она податливо приняла его поцелуй. Король обнял ее и с силой прижал к себе, но почти сразу же отпустил: вспыхнувшее желание было столь сильно, что пришлось взять себя в руки. Каталина, освободясь, принялась поправлять свой чепчик, словно загораживаясь от короля, подобно наложнице из гарема в чадре, когда видны только одни глаза над тканью. Этот жест, такой чужеземный, такой интимный, снова заставил его потянуться к ней, чтобы поцеловать.
— Увидят, — трезво сказала она, отступив на шаг. — И из дворца могут увидеть, и с реки.
Он промолчал, опасаясь, что голос выдаст его, без слов предложил руку, и Каталина так же молча ее приняла. Они пошли, он — приноравливая свой длинный шаг к ее, мелкому.
— Позвольте спросить, ваше величество, будут ли дети, которых мы можем иметь, вашими наследниками? — ровным, уверенным тоном поинтересовалась она, следуя ходу мыслей, чрезвычайно отличных от той бури эмоций, которую переживал король.
Он откашлялся, прочищая горло:
— Да, конечно, будут, а как же!
— Таков английский обычай?
— Да.
— А каков порядок наследования?
— Наш сын унаследует перед принцессами Маргаритой и Марией. Однако наши дочери наследуют после них.
Она нахмурилась:
— Отчего так?
— Сначала учитывается пол, потом возраст. Сначала первенец-мальчик, потом другие сыновья, потом дочери, по старшинству. Главное, чтобы в Англии всегда были принцы-наследники. У нас нет традиции правящих королев.
— Королева может править ничуть не хуже короля! — отозвалась дочь Изабеллы Кастильской.
— Только не в Англии, — возразил Генрих Тюдор.
— Но наш старший сын станет королем, когда вы умрете? — со свойственной ей прямолинейностью переключилась она на то, что интересовало ее сейчас сильнее всего.
— Надеюсь, я еще поживу немного, — сухо сказал он.
— Да, конечно, сир! Но когда вы умрете, наш сын, если он будет, сможет наследовать?
— Нет. После меня королем станет принц Гарри.
— А я думала, — нахмурилась Каталина, — вы можете назначать наследника по своему выбору. Разве нельзя передать престол нашему сыну?
Король покачал головой.
— Гарри — принц Уэльский. Он станет править
— Разве он не был обещан церкви?
— Теперь уже нет.
— Но если у нас будет сын? Нельзя ли отдать Гарри ваши французские владения или Ирландию, например, а нашему сыну — Англию?
Он издал короткий смешок:
— Нет, нельзя. Это значит развалить мое королевство, которое досталось мне с таким трудом и которое я, как могу, сохраняю. Оно перейдет Гарри, и по праву, — сказал он, но, увидев, что Каталина огорчена, добавил: — Дорогая моя, ты будешь королевой Англии, не самого плохого места в Европе, королевства, которое выбрали для тебя твои родители. Твои сыновья и дочери будут здесь принцами и принцессами. Чего ж тебе больше?
— Я хочу, чтобы мой сын стал королем, — напрямую ответила она.
— Этому не бывать, — пожал он плечами.
Она отвернула голову и даже отошла бы, если б ее ладонь не оставалась в руке короля. Тот попытался перевести все в шутку:
— Каталина, душа моя, мы еще не женаты, у нас нет сына, а мы ссоримся из-за ребенка, который даже не зачат!
— Тогда в чем же смысл этого брака? — бросила она, в который раз выказав присущий молодости всепоглощающий эгоизм.
«В том, чтобы утолить мою страсть», — мог бы сказать он, но ответил так, чтобы она поняла:
— Как в чем? В том, чтобы ты воплотила свое предназначение и стала королевой!
Однако такой ответ показался ей недостаточным.
— Позвольте, государь, я объяснюсь. Видите ли, я надеялась стать королевой Англии для того, чтобы увидеть на троне моего сына. Я рассчитывала, что получу влияние при дворе, хотя бы такое, каким пользуется ваша мать. У меня есть планы. Я хочу выстроить оборонительные замки и военный флот, основать школы и университеты. Я хочу укрепить наши оборонительные рубежи на севере от шотландцев и защитить береговые линии от мавров. Я хочу быть правящей королевой. С колыбели меня воспитывали как королеву. У меня было время подумать над тем, что нужно сделать в этой стране. У меня обширные планы.
Генрих поневоле расхохотался. Это дитя, девочка ростом ему по плечо, рассуждает, как государственный муж!
— Звучит очень внушительно, дитя мое, но боюсь, придется тебе смириться с тем, что на троне тут я, и я тут главный! — сказал он, отхохотавшись. — Это, видишь ли, мое королевство, и все здесь будет так, как я повелю. Не для того я боролся за корону, чтобы своими руками отдать ее девочке, которая годится мне в дочки. Твоя задача, душа моя, в том, чтобы родить мне детей, и детские — это пределы твоего мира!
— Однако ваша матушка…
— Придется тебе смириться и с тем, что моя матушка защищает свою сферу влияния так же, как я защищаю свою, — заявил он, все еще улыбаясь. — Она будет распоряжаться тобой, как дочерью, а ты будешь жить в ее комнатах и ей подчиняться. Не обольщайся, Каталина. Да, ты будешь носить корону Англии, но при этом ты будешь моей женой, и женой покорной, как я привык!
Тут он хотел было остановиться, чтобы не запугивать совсем уж бедную девочку, однако властолюбие, счастье обладания короной, которая непросто ему досталась, было сильней страсти к женщине.